– А что в этот момент должна делать я? – улыбнулась Ксюха, наивно глядя Анатолию прямо в лицо. – Научи меня, я же не знаю, как в таких случаях нужно отвечать.
– Здесь нет ничего сложного, – поучительно проговорил Анатолий, надув для важности щеки и задрав кверху нос. – Ты должна для начала сказать: «Ах-ах, я, право, не знаю, все это так неожиданно!»
– А потом?
– А потом ты должна скромно опустить глаза и принять мое предложение.
– А можно пропустить стадию «ахов»?
– Можно, – щедро разрешил он, – но вторую часть, там, где ты должна соглашаться, никак нельзя.
– Почему?
– Потому что тогда ничего не останется.
– Тогда я согласна, – кивнула Ксюха, довольная результатом сегодняшнего вечера. Пусть удалось не все, а только половина, но и эта половина дорогого стоит. Хорошо, если ему удобнее расставаться со своей невинностью по частям, она не против, просто на это уйдет чуть больше времени. К Новому году она станет Нестеровой, а по весне, он и сам не успеет понять, как это произошло, она выполнит вторую часть плана.
«Ромео престарелый! Интересно, он коленку не очень сильно ушиб? – ехидно подумала Ксюха, подставляя для поцелуя свою смуглую щечку. – Ладно, в случае чего подлечим, главное, чтобы это не помешало ему доковылять завтра утром до загса».
Был самый приятный день на неделе: пятница, ее Ванечка любил больше всего. Казалось бы – день как день, ничего необычного, но для Ванечки не было слаще того мгновения, когда часы в его рабочем кабинете устанавливались на шестичасовой вечерней отметке – это означало, что на ближайшие два дня он был полностью свободен и мог делать все, что ему заблагорассудится. Нет, даже не на два, а по волшебному пятничному велению – на два с половиной. В эти два с половиной дня, собственно, и укладывалась его жизнь, со всеми ее прелестями и недостатками, радостями и досадными недоразумениями, потому что остальные почти пять дней Ванечка не любил, считая потерянными и попросту вычеркнутыми из его молодой жизни.
В свои двадцать три Грачев успел многое: отслужить в армии, устроиться на престижную работу, въехать в отдельную квартиру и почти жениться. Наверное, слово «почти» в приложении к женитьбе звучало странно, но, что самое смешное, оно было абсолютно правильным и точным, и не только в отношении к этому аспекту, но и в отношении ко всей Ванечкиной жизни.
По странному стечению обстоятельств в жизни Грачева все выходило как-то наполовину и почти. С самого раннего детства ему никак не удавалось понять, почему папа, имеющийся у всех его сверстников, приходит к ним с мамой редко, да и то исключительно по вечерам, в темное время суток. Происходило это настолько редко, что запомнить папу в лицо мальчику так и не удалось. Огромные пакеты со сладостями и фруктами на столе, дорогие игрушки и модные штанишки радовали мальчишку, но не настолько, чтобы перекрыть стыд и неловкость в те минуты, когда кто-то из дворовых и школьных товарищей заводил речь об отце. Почему так происходило, мальчик понять не мог, а мать делиться своими мыслями по этому поводу не спешила, не желая замусоривать ненужной информацией неокрепшую детскую психику.
Правда выяснилась позднее, когда Ванечке стукнуло уже тринадцать, и оказалась даже хуже всего того, о чем он предполагал. Отцом Ванюшки оказалась достаточно высокая правительственная шишка, не жалеющая на откуп ни денег, ни подарков, но требующая только одного – оставить его отцовство в полнейшем секрете. Страшным и обидным было для мальчика не то, что отец не женился на матери, для здравомыслящего Ванечки вполне достаточно было бы того, чтобы он просто любил мать, и она, самый дорогой на свете человек, была бы счастлива.
Но в том-то все и дело, что отец не только не любил мать, он стеснялся ее, боялся, что его позорная тайна вылезет на свет божий и поставит жирнющую точку на его драгоценной карьере. Замаливая грехи молодости и не желая расставаться с партийным билетом, он готов был сделать все, что угодно, лишь бы все оставалось так, как есть. Став старше, Ваня понял двойственность своего положения, но его уязвило не то, что отец открещивался от них, откупаясь по полной программе, а то, что мать принимала эти подачки, казавшиеся мальчишке страшным и непоправимым злом.
Менялись времена, правительства и партии, но отец Ивана по-прежнему оставался на плаву, занимая не очень видный, но важный государственный пост.
Достигнув восемнадцати, Ванюшка, несмотря на все уговоры матери, решил идти служить. Наверное, глупо было уходить из института, проучившись в нем только год, тем более что отец мог отмазать его от службы без особого труда, но Иван заупрямился, решив начать жизнь заново, с нуля, но непременно свою собственную.
Несмотря на все трудности, первые полгода в учебке он чувствовал себя почти счастливым, но когда всех ребят отправили в горячую точку, а его по непонятной причине перекинули в спокойное место в стройбат под Казанью, он приуныл. Уныние его имело корни, понятные ему одному. Вспоминая мать, он наконец-то понял, что заставило ее согласиться на отцовские подачки. Испытывая к себе презрение и чувство, близкое к омерзению, он видел самого себя будто со стороны, зажавшегося в самый дальний угол, прячущего глаза перед товарищами и радующегося тому, что опасность обошла его стороной. Служба в строительном вагончике, спокойная и размеренная, где он был сам себе хозяином и главнокомандующим, пролетела незаметно и оставила в памяти только еженедельные визиты местных девчонок да куски домашней колбасы и сала, нарезанные крупными сочными ломтями.
После такой службы он демобилизовался домой отъевшимся и отдохнувшим. И без того высокий, он стал косой саженью в плечах, широколицым, светловолосым, с румяными свежими щеками и сияющим довольным видом – глядя на него, можно было рассказывать, что служба в армии ничем не хуже отдыха на курорте.
После возвращения в Москву, он решил, что восстанавливаться в институт не станет, а пойдет сразу на работу, но, потолкавшись несколько месяцев в приемных и поняв, что хорошая работа с неба не падает, он, проклиная себя в который раз за слабохарактерность, набрал папин номер.
Так, наполовину отучившись и наполовину отслужив, он поступил на работу, вернее, его приняли на работу, но, видимо, человек умеет адаптироваться ко всему, поэтому того чувства горечи и унижения, которое Ваня испытывал в детстве, он уже не ощущал, наоборот, было здорово, что есть такое место, куда он всегда может обратиться за помощью.
К тому времени, когда Ивану исполнилось двадцать, мать его была давно замужем, но ее муж, не питавший привязанности к чужому ребенку, общаться с Ваней не захотел, поэтому встречи с матерью становились все реже, зато со своим отцом он стал пересекаться чаще.
