— И почему это говорят: «скатился вниз по лестнице»? — недоумевал Ильин, помогая невесте подняться. — По-моему, этот плавный глагол здесь не совсем уместен.
— Он здесь совсем не уместен, — раздраженно бросила Танька, постанывая от боли.
Поддерживая друг друга, они одолели злополучный лестничный пролет. Подъезд мирно спал и видел сны. Как говорится, «дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь», и никто не озаботится, что же это за крики и шум нарушили ночную тишину.
На темной лестничной площадке Татьяна немного повозилась с замком и наконец-то включила в прихожей свет.
— Ну вот, — усмехнулся Ильин, невольно зажмурившись, — все, как ты и хотела — стихийно!
Он открыл глаза, фыркнул и захохотал, не в силах вымолвить ни слова.
Татьяна грозно уставилась на него, не представляя, как сейчас выглядит: волосы всклокочены, губная помада размазана по подбородку, шарф висит почти до пола, сквозь разодранные черные колготки кровоточит на коленке внушительная ссадина, а под глазом наливается приличный фингал.
— В чем дело? — недоуменно спросила она.
Ильин согнулся пополам.
— Ба-ба Я… Яга! Баба Яга-а-а… — лепетал он.
— Да ты на себя-то посмотри! — злорадно закричала невеста, пытаясь подтащить его к зеркалу.
Но Ильин, задыхаясь от смеха, перехватывал ее руки и с места не сдвигался.
— Ах так! — возопила Танька. — Ну, сейчас ты у меня посмеешься!..
Но он уже не смеялся. Он целовал ее губы, ее подбитый глаз, все ее перемазанное помадой лицо. Разматывал бесконечный шарф, стягивал полушубок и черные драные колготки и осторожно слизывал кровь с разбитой коленки…
Это уже потом они пошли в душ, после всего, что случилось между ними. Стихийно. Как она и хотела…
Пора было ехать к Жене. Она простыла, сидела дома, и Татьяна, вернувшись из Германии, еще с ней не встречалась.
В Майнце она зашла в магазин для будущих мам, почти два часа провела в этом царстве нежности и красоты и ушла, нагруженная множеством пакетов. Теперь эти пакеты выстроились шеренгой в прихожей, и Танька еще раз проверила, не забыла ли чего из подарков.
Здесь были очаровательные детские вещички, каждая из которых являла собой маленькое произведение искусства. Разные необходимые малышам штучки и прибамбасы, совсем не обязательные, но до того прелестные, что пройти мимо не было никакой возможности. И наряды для самой Жени: смешные пузатые комбинезоны, специальные колготки, свитера для бегемотиков и удобная обувь.
Татьяна, со знанием дела прохаживаясь среди вешалок и полок, мысленно примеряла на себя все эти замечательные одежки и жмурилась от удовольствия и предвкушения будущей чудесной жизни.
А сколько всего надо было рассказать подруге! Она даже завела небольшой блокнотик, куда старательно заносила свои впечатления — этакие коротенькие путевые заметки, — чтобы ничего не забыть, не упустить ни одной мелочи, каждая из которые представлялась ей чрезвычайно значительной.
Таня проверила, на месте ли блокнотик, и с удовольствием представила, как она, уютно устроившись в кресле, подробно и обстоятельно расскажет Жене свою рождественскую сказку, заново переживая все впечатления, открытия, знакомства и подарки. Но самое главное, самое важное и необходимое — она сможет снова и снова говорить о своем любимом, своем потрясающем, своем единственном мужчине, снова и снова вспоминая и осмысливая каждое слово, улыбку, движение, взгляд…
Танька зажмурилась, счастливо вздохнула и облачилась в новую короткую серую шубку из щипаной норки.
Она выбралась из подъезда со своими многочисленными пакетами и направилась к проезжей части, чтобы поймать «тачку». Для нее это было парой пустяков — стоило поднять руку, и машины, от скромных «шестерок» до навороченных крутых иномарок, тормозили, как перед милицейским жезлом.
Танька аккуратно пристроила пакеты в снежок у обочины, откинула на спину пепельную прядь и небрежно взмахнула затянутой в тонкую кожаную перчатку рукой.
Черная сверкающая БМВ, замигав левым поворотником, резко сбросила скорость и бесшумно причалила к ее ногам в высоких изящных сапожках. Боковое стекло медленно поехало вниз, и Татьяна, наклонившись, чтобы назвать адрес, заглянула в глубь салона и вдруг закричала, как сумасшедшая:
— Володя! Лаптев! Боже мой, Володя! Это ты? Это ты!
Тот, не узнав ее в первый момент в этом новом для себя зимнем обличии, заулыбался, вышел из машины и раскрыл объятия:
— Танюша! Вот так встреча! Глазам своим не верю. Воистину мир тесен. Рад, очень рад!
— А уж я-то как рада, ты и представить себе не можешь, — со значением сказала Танька.
Лаптев, не услышав подтекста, радушно распахнул перед ней дверцу.
— Ну, давай садись. Куда тебе ехать?
— Сейчас, сейчас, — заторопилась Татьяна, собирая свои пакеты, отряхивая их от налипшего снега и с помощью Лаптева загружая на заднее сиденье.
Наконец они и сами уселись, и машина мягко тронулась с места.
— Так куда прикажете вас доставить, — повернул он к ней улыбающееся лицо.
— Вообще-то я еду в Кунцево, к Жене, — медленно ответила Танька, пристально глядя ему в глаза.
Лаптев отвернулся к дороге, на скулах заиграли желваки.
А Танька, чувствуя, как внутри у нее нарастает противная мелкая дрожь, лихорадочно думала: «Говорить ему — не говорить? И что скажет Женя? Имею ли я право? Ведь это ее жизнь. А если она сочтет меня предательницей?..» И все же решила: «Скажу. Это шанс. Шанс! Может быть, единственный. Да какое там „может быть“! В том-то и дело, что единственный. А она его любит, любит, я знаю. И страдает. И ведь ребенок! Ребенок! Ну что мы теряем? Ну, пошлет он меня подальше — и черт с ним! Даже говорить ей ничего не стану: как не было его, так и не будет. А вдруг получится?! Господи, помоги…»
— Слушай, — решительно начала Татьяна, — такая встреча, а мы с тобой молчим, как немые. Давай остановимся, поговорим. Ты никуда не торопишься? А может, посидим где-нибудь, кофе попьем, а? — И она просительно подалась к нему, уже мечтая, чтобы этот судьбоносный, как ей казалось, разговор, действительно состоялся, гоня от себя мысли, что Лаптев, может быть, женился сто раз, влюбился в другую женщину, о Жене забыл и думать, а мысль о ребенке его только испугает или разозлит…
— С удовольствием, — легко согласился Володя. — Вот, по-моему, неплохое местечко. — И он припарковался у маленького итальянского кафе.
Они вошли в пустой затемненный зал и сели за столик в углу. Тут же появился официант, зажег свечу в замысловатом узорчатом подсвечнике, вручил меню в роскошных кожаных переплетах и бесшумно удалился.
