— Ладно, — сказал он. — Я поговорю с Эви. Но, с другой стороны, мне кажется, что ее просьба небеспричинна. Если у тебя есть возможность не затевать всего этого до праздников, не затевай. Думаю, если ты сделаешь, как она хочет, ей будет легче смириться с разводом, и все может пройти спокойно и тихо, чего ты, собственно, и добиваешься.
— Я не вернусь домой. Я живу у Мэджин и буду жить у нее до тех пор, пока мы не поженимся.
Энтони встал и с грустью посмотрел на брата.
— Я просто заинтригован, Харрисон. Как ты сам-то думаешь, ты отличаешь любовь от похоти?
— Не знаю. Просто теперь хочу жить в соответствии с тем, что чувствую. И еще. Знаешь, почему для меня это так важно? Я хочу ребенка.
— Ребенка?
— Ребенка! А разве ты не хочешь того же, большой брат?
— Да, хочу. — Энтони никогда еще не видел всей эгоистичности и аморальности Харрисона так отчетливо. — Но я не бросал Кэтрин только из-за того, что она не может родить мне ребенка, а какая-то женщина может.
— Это не единственная причина, по которой я собираюсь развестись с Эвелин. И не единственная причина, почему я хочу жениться на Мэджин. Все, о чем я прошу тебя, Энтони, — помочь мне с Эвелин. — Слабая улыбка тронула его губы. — Я знаю, ты поговоришь с ней. Если не ради меня, то хотя бы ради нее самой.
С этими словами Харрисон и вышел из кабинета. А Энтони сел за стол и надолго погрузился в размышления. Потом встал, взял пальто и, сказав Бернис, что должен поспешить домой, поскольку жена его нездорова, покинул офис.
* * *
Подъезжая к дому, Энтони увидел, что все окна темны. Его беспокойство достигло предела. Где же Бритт? Куда пошла? Где искать ее?..
В доме царило безмолвие. Энтони поднялся наверх и только здесь услышал слабые звуки — кто-то тихо плакал. Он поспешил в спальню. Там было темно. Слабый свет из ванной едва очерчивал фигурку, скорчившуюся на постели.
— Бритт!
Плач затих. Бритт подняла голову и, обернувшись, посмотрела на мужа. В порывистом движении Энтони почудился даже некий испуг, но, увидев, что это он, она опять заплакала еще сильнее, еще безутешнее, чем прежде. Он подошел к кровати и включил ночник.
Бритт, в синем вязаном платье, лежала на своей стороне постели в позе человеческого зародыша. Глаза ее покраснели от слез, даже лицо несколько опухло. Выглядела она совершенно несчастной.
— Родная, что с тобой? — спросил он. — Что случилось? — Она лишь натянула на себя покрывало, сжимая его края пальцами. — Бритт, скажи мне, детка. Что с тобой?
Он присел рядом и начал поглаживать ее по голове. Видно было, что она старается справиться с собой. Наконец повернулась, легла на спину. Затем подняла глаза, посмотрела на него и, набравшись сил, сквозь еще не утихшие всхлипывания выговорила:
— Энтони… Я… Я беременна.
Энтони на мгновение замер от неожиданности. Бритт смотрела на него сквозь все набегающие и набегающие слезы, ожидая его реакции.
— Почему?.. Родная, почему ты так убиваешься? Это же прекрасная новость.
Ее лицо начало собираться в гримасу нового приступа плача, но она совладала с собой, сдержалась и теперь тихо лежала, прикрыв глаза. Ему показалось, что он понимает, почему она так огорчается.
— Дорогая моя, — заговорил он сдавленным от волнения голосом. — Я знаю, как ты относишься к своей будущей карьере, но ведь бэби может оказаться для тебя еще важнее.
Она покачала головой:
— Ты не понимаешь…
— Я понимаю, все понимаю. Бритт, милая, как я переволновался из-за тебя, что пережил в последние несколько часов. Представлял себе все самое ужасное, что может с тобой случиться, вплоть до… Позвонил доктору Саливану и, когда узнал, что тебя там не было, чуть с ума не сошел!
— Я ходила к гинекологу.
— Теперь-то я понимаю. Но я уж вообразил самое худшее. Последние месяцы меня очень тревожило твое состояние, Бритт. — Он умолк, чтобы перевести дыхание, и вдруг, взглянув на нее глазами полными счастья, выпалил: — А ты, оказывается, здорова! Здорова, любимая!
— Я еще на прошлой неделе показалась гинекологу. В общем он был вполне уверен, но мне хотелось для надежности пройти все тесты. И вот сегодня доктор сказал, что это определенно… И никуда от этого не деться.
Энтони не мог сдержать улыбки. Наклонившись, он легонько поцеловал ее в губы.
— Девочка моя, надеюсь, ты не возненавидишь меня за то, что я натворил? Я счастлив, родная, и так хочу, чтобы и ты была счастлива!
Бритт села и, обняв его, спрятала лицо у него на плече.
— Энтони, с чего ты взял, что я могу возненавидеть тебя?
— Но ты так плакала.
Она подняла голову, посмотрела ему в глаза, и он взял ее лицо в свои ладони. Глаза ее вновь наполнились слезами, и вот они уже побежали по ее щекам. Он стирал их пальцами. Она закрыла глаза. Энтони поднял ее за подбородок, заставив опять посмотреть на себя.
— Родная моя, если бы ты знала, как я люблю тебя. — Ее подавленность угнетала его, и он попытался отвлечь жену более прозаическим разговором. — Сколько уже?
— Около шести недель.
— В таком случае… Когда это получилось?.. Дай вспомнить… Ну да, мы как раз были на побережье! — Она медленно кивнула. — Мы еще тогда говорили о бэби. Помнишь?
Бритт опять кивнула. Энтони глубоко вздохнул.
— Ты ведь знаешь, для меня это страшно важно, — сказал он, снова прижимая ее к себе. — Я не смею осуждать тебя за то, что ты этого не хотела, поскольку прекрасно понимаю твои чувства. Но теперь, когда это случилось, мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного разделила со мной мою радость. Ведь ничего лучшего за всю свою жизнь я еще не сотворил.
Говоря эти слова, он прикоснулся к ее животу. Бритт опять заплакала. Энтони отнес это за счет повышенной эмоциональности. Он слышал, что чувствительность женщины при беременности обостряется. В этом, как видно, и заключалась причина перемен в ее состоянии и настроении, что так его беспокоили в последнее время.
Она продолжала плакать, а он нежно гладил ее по голове. Бедное создание, ее сердечко, должно быть, готово разорваться. Но ничего, пусть поплачет. Она сумеет смириться с появлением бэби. У нее есть одно великолепное свойство — она не эгоистична. Она полюбит свое дитя. Полюбит всей душой. Он в этом не сомневался. Он знал.
— Прости меня, милый, — пробормотала она сквозь слезы. — Прости, что я так…
— Не волнуйся, дорогая. Я все понимаю.
Тут Энтони вспомнил о печальной новости Харрисона. Бритт очень привязана к Эвелин, она должна знать… Но, решил он, сейчас для подобного сообщения не самый подходящий момент. Позже, когда она немного успокоится, он ей расскажет.
Он продолжал нежно обнимать жену. Она выбита из колеи, бедняжка. Но он сам… Ведь он уже перестал мечтать о ребенке, и вот тебе на! Какая ирония таится под покровами внешних событий! Только что они с братом говорили о том, что каждый из них хочет ребенка. А его жена уже знала о будущем бэби. Теперь знает и он, и его радости нет предела!
* * *
Часов в десять утра они подъехали к тому дому, где жил Элиот. Шел легкий снежок, землю уже слегка припорошило. Моник взглянула на входную дверь, затем перевела взгляд на спящего у нее на руках ребенка. Роберт остановил машину и обернулся к ней.
— Я помогу тебе, — сказал он.
— Нет, я справлюсь сама.
Когда она выбиралась из машины, спящая Дженифер что-то пробормотала во сне. Моник поправила на ней шапочку и переложила дочку на одну руку так, что детская головка легла ей на плечо. Фэрренс передал ей саквояж.
— Может, все-таки помочь тебе?
— Нет, спасибо, я управлюсь.
Она посещала этот дом уже третий раз. Они договорились обмениваться Дженифер каждые пять дней, так прошла уже большая часть месяца. Элиот не сразу согласился с предложенным Моник графиком, но та пригрозила скандалом, и он смирился.
Элиот открыл дверь, и Моник окинула его быстрым взглядом. Он был в вельветовых брюках и свитере и казался каким-то помятым, усталым. Это уже совсем не тот человек, которого она застала с молоденькой женщиной в занятной и недвусмысленной позе. То было основной ее удачей — недозволенный секс на стороне уравновесил их позиции.
Он впустил ее, забрав Дженифер к себе на руки.
— У тебя есть пара минут, Моник? — спросил он. — Мне надо поговорить с тобой.
— Пара минут, но не больше. Роберт ждет меня внизу.
— Я сейчас, только уложу Дженни в постель.
Прихватив сумку с детскими вещами, он унес ребенка. Моник огляделась. Комната приветливая, немного как бы запущенная, но так казалось скорее из-за возраста вещей, а не из-за небрежности уборки. Квартирка явно была из тех, что сдают вдовы военных, потеряв кормильца. Моник скинула пальто и села в единственное в комнате кресло.
Их собственные вещи застряли в Виргинии. Никто из них до сих пор не удосужился заняться поисками места, куда можно было бы пристроить на время всю их мебель. Да они, собственно, и не обсуждали, кто будет ее владельцем. Процесс дележа им еще предстоял, но там было совсем немного вещей, интересующих Моник; она полагала, что у Элиота такое же к этому отношение. Дженифер — вот камень преткновения, вот, что им предстояло делить. Не о дочери ли Элиот хочет с ней поговорить?
