— Как здесь? В таком районе?
— Это дешево.
Гвиннет села к заваленному косметикой туалетному столику и уставилась в зеркало.
— Ну и что с этим делать? — спросил Бейлод, аккуратно убрав волосы со лба Гвин и пристально разглядывая ее лицо. — Боже правый, как вы думаете, что это такое? Разве это нос?
Гвиннет, которая до сих пор полагала именно так, издала нервный смешок.
Бейлод презрительно фыркнул и принялся за работу. Руки его действовали так профессионально, что прежние страхи Гвиннет как-то сами собой улетучились. Вначале базовый крем на все лицо, затем наложение тона на нос, щеки, лоб и шею. Бейлод то и дело вертел голову Гвиннет, пристально изучая каждую деталь ее лица. Когда с подготовкой было закончено, легкими шлепками он наложил румяна, а вслед за этим, орудуя кисточкой, принялся за тени. Бейлод выбрал мягкий золотисто-коричневый цвет, тон которого в уголках глаз усилил до темно-коричневого. Достав из коробочки накладные ресницы, он нанес на них специальный клей и с поразительной ловкостью прилепил к векам.
Гвиннет моргнула. Ресницы казались тяжелыми и неудобными.
— Придется привыкнуть, — констатировал Бейлод.
Гвиннет встала у белого бумажного фона, чувствуя себя без очков совершенно беззащитной, а неутомимый, полный творческой энергии Бейлод занялся установкой света.
Когда с этим было покончено, Борис открыл небольшой холодильник, стоявший в углу студии, и извлек из него бутылку шампанского. Наполнив пенящимся напитком пластмассовый стаканчик до краев, Бейлод вручил его Гвиннет.
— Выпейте! Вы скованны, как бочка. Надо расслабиться. Ну давайте же — пейте. — Борис увещевал Гвин, словно ей предстояло выпить лекарство.
Теперь он делал какие-то свои прикидки, глядя на Гвин сквозь лес расставленных вокруг нее прожекторов и светильников, и мотался взад-вперед, высчитывая необходимое фокусное расстояние.
Гвиннет поставила стакан на столик и в ожидании замерла на месте.
— О Боже! — теряя терпение, воскликнул Бейлод. — Ни дать ни взять — манекен в витрине универмага! Немного выразительности, пожалуйста! Живости! Думайте о чем-нибудь возбуждающем! — Борис пощелкал пальцами. — Ваш любовник. Представьте себе, что вы со своим парнем занимаетесь любовью.
Было ли тому виной шампанское, а может, какое-то химическое излучение, исходившее от самого Бейлода, но неожиданно для себя самой Гвиннет вернулась в тот полдень, в Челси, во время, которое обещала себе забыть. Она ясно видела прекрасный римский профиль Танкреди, освещенный лучами заходящего солнца, чувствовала, как его руки поднимают ее, чувствовала вкус его губ…
— Отлично! — закричал откуда-то далекий голос. — Фантастика! Держите этот взгляд… Потрясающе! — Клик. Клик.
Клик. — А теперь давайте сменим тему. Немного злости.
Печаль. Вам наплевать на этого парня. Он вас бросил… по-настоящему «кинул» вас.
Зазвучали отчужденно-грубые слова Блайна: «В Шотландию, мадам. Поезд мистера Рейвна отходит через несколько минут».
— Эй! Да это просто сенсация! Вы совсем неплохая актриса, Гвин, вы знаете об этом? — Клик. Клик. Клик.
Гвиннет вернулась на землю. Она помотала головой и дрожащим голосом попросила:
— Я больше не могу. Мне надо домой. Я плохо себя чувствую.
Бейлод нахмурился.
— Не говорите мне, что вы можете, а чего не можете. Вы будете делать то, что я скажу. А я говорю: надо работать, надо вертеть своей задницей до тех пор, пока я не скажу «хватит».
Сентябрь того же года. Катриона вот уже два года как замужем.
«Дорогие Джесс и Гвиннет.
Не получала от вас весточки вот уже целую вечность, но я прекрасно понимаю, как вы обе заняты.
Собственно говоря, я и сама основательно загружена…
Джонатан, разумеется, просто великолепен. Не знаю, когда еще я была так счастлива».
Катриона была глубоко несчастна, но гордость не позволяла ей признаться подругам в том, что ее брак обернулся катастрофой. Они с Джонатаном даже спали в разных комнатах.
Но возможно, оно было и к лучшему, поскольку интимная жизнь молодоженов потерпела крах с первой же брачной ночи. И коль скоро любая заинтересованность в сексе рассматривалась Вайндхемами как признак дурного воспитания, Катриона в конечном итоге возблагодарила судьбу за то, что ее избавили от очередной порции унижения.
Катриона потеряла девственность лишь с третьей попытки.
— Все равно что пытаться пробиться сквозь каменную стену, — с горечью пожаловался неудачливый супруг, в то время как Катриона изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться.
И впоследствии не было никаких нежных ласк, бережных рук, возбуждающих поцелуев. Джонатан взбирался на супругу, справлял свою нужду, удовлетворялся и уходил. Редко он оставался в ее постели более чем на час и ни разу на всю ночь. Безопаснее было писать о доме.
«Реконструкция все продолжается. Я чувствую себя героиней исторического романа, возвращающей старому разрушенному замку его былую славу. Мой дорогой папочка нам во всем помогает».
На самом деле Эрнест Скорсби был страшно недоволен.
Он уже потратил на реконструкцию имения Вайндхемов сумму, вдвое большую обещанной, а конца и края работам не предвиделось. Счета росли как снежный ком, а мать и сын Вайндхемы продолжали строить все новые планы переделок и, с нетерпением ожидая очередной подписи Скорсби под очередным чеком, заказывали новую обстановку во все комнаты.
«Мы с Джонатаном в последнее время ведем очень активную жизнь в обществе, встречаемся с массой друзей в Лондоне».
И снова ложь: Джонатан не питал ни малейшего интереса к друзьям Катрионы, за удивительным исключением — Виктории. К ней он проявлял повышенное внимание. Виктория Рейвн, так в конечном итоге и не закончившая свой Оксфорд, теперь была зарубежной корреспонденткой, аккредитованной крупной лондонской газетой.
— Ты только посмотри, — закричал однажды утром за завтраком Джонатан. — Твоя подруга везде успевает! Боже мой, она действительно попала в самый эпицентр снайперской перестрелки! И ей посчастливилось выбраться оттуда невредимой!
После сделанного открытия Джонатан не пропускал ни одной статьи Виктории: вырезал их и бережно хранил, потрясенный фактом, что он знаком с человеком, ведущим такую опасную и чарующую своей остротой жизнь.
Но подвиги Виктории оставались единственной точкой соприкосновения интересов Катрионы и Джонатана. Когда они выбирались в Лондон — в театр или на приемы, — Джонатан исчезал на часы, не говоря Катрионе, где проводит время. А позже он стал ездить в Лондон и без жены.
