Руфь Уолкер - Мишель

Чутье подсказало Майклу, что дело не только в этом. Было еще что-то, в чем она не собиралась ему исповедоваться. Но что бы это ни было, значение имело лишь то, что она здесь и что время вынужденного летнего одиночества подошло к концу. Кто знает, не удастся ли им переставить стрелки часов назад и начать жизнь заново — сделать ее такой, какой ей следовало быть? И дело не только в интимных отношениях — с этим у них все обстояло как нельзя лучше. Скорее, нужно было говорить об интимности духовной — той, которая объединяла их в первые годы совместной жизни.

Нельзя сказать, чтобы он обвинял Викки в том, что их брак застопорился на полдороге… Господь свидетель, не она одна была виновата в этом. Он вполне мог бы заняться другим бизнесом и дать ей ту стабильность, о которой она мечтала. Но Майкл всегда стоял на своем, а потому не уступил ни на йоту.

И вот он наконец-то, кажется, одержал победу…

Улыбаясь и глядя ей в глаза, Майкл поймал руку Викки. Он весь дрожал от возбуждения, но, зная жену, не спешил. Он просто поцеловал ее в щеку, затем в переносицу. Потом в губы.

— Мне не хватало тебя, Викки, — прошептал он. — Я рад, что ты здесь. Надеюсь, ты больше никогда от меня не уедешь?

Викки прильнула к нему — сердце у нее застучало, дыхание участилось. «Удивительное все-таки сочетание: такая страстная натура и такая холодность в общении», — подумал вдруг Майкл. «Снежная королева» — так назвал ее один из техников, не подозревавший, что Майкл стоит рядом. Лед и пламень, слитые воедино, — не в этом ли заключается секрет его непроходящей любви и потребности в ее присутствии, ее близости?

Прижав ее крепче, Майкл зарылся лицом в каштановые волосы. От них веяло гвоздикой — любимым ароматом его жены. Совершенно очевидно, что она хотела, чтобы он занялся с ней любовью, и, чего греха таить, он был более чем готов к этому. После полутора месяцев воздержания он был на взводе, совсем как какой-нибудь мальчишка.

— Через месяц наша дочь заканчивает колледж, — сказал он, стараясь задобрить Викки. — Как насчет того, чтобы съездить на церемонию вручения дипломов?

Викки отстранилась и заглянула ему в глаза.

— А ты сможешь? Если не ошибаюсь, по плану у вас гастроли в Кливленде?

— Старик на пару дней возьмет управление на себя. Ему полезно немного покомандовать!

— А в случае чего, — Викки улыбнулась, — Дэнни всегда на подхвате.

— Вот именно… — не очень уверенно ответил Майкл. — Снимемся заранее, дня за два, задержимся немного в каком-нибудь мотеле — как тогда, помнишь? — а затем заявимся к Мишель — вот уж будет радости! Ну, что скажешь?

— Звучит заманчиво, — сказала Виккк и поцеловала его. — Но давай о деталях поговорим попозже.

— О, ты припасла более интересный предмет для разговора?

— Никаких разговоров! Все разговоры потом. Мы не виделись целых полтора месяца… или ты забыл?

Мишель стояла на зеленой лужайке перед школьной часовней, и ей казалось, что она смотрит на все происходяшее вокруг сквозь перевернутый бинокль. Выпускницы, окруженные родителями и друзьями, все в светлых платьях пастельных тонов, делавших их похожими на цветы, преподавательницы в темных, мрачных нарядах, напоминавших форму, хотя это были дорогие платья, — все это выглядело нереальным.

За последний год ее часто посещало чувство отрешенности: казалось, будто она живет в другом измерении. В известном смысле эта отрешенность приносила облегчение, отделяя ее от не стихающей ни на минуту боли. Вот и сейчас она двигалась через суету, болтовню, смех, держала осанку, раскланивалась, улыбалась, произносила нужные слова — на деле же была отгорожена от всего стеной, через которую с трудом могла пробиться боль от еще не зажившей раны.

«Интересно, приедут ли родители?» — подумала она. Для отца оставить цирк во время гастролей в Кливленде — дело очень сложное. А вот мама должна приехать на столь торжественное событие. Стоя среди выпускниц, Мишель пыталась разглядеть знакомые лица в толпе собравшихся на церемонию родственников.

За последнее время боль стала тише, лишь какое-то ноющее чувство пустоты сохранилось в душе. Да, конечно, Мишель теперь была совсем другая — более мудрая, не такая доверчивая. Она больше не будет глупой и наивной девчонкой… Забавно, но одноклассницы — как одна! — твердили о том, что она наконец-то выползла из своей раковины, хотя, по сути, она спряталась в другой скорлупе — еще более толстой, хотя, может быть, более красивой и сложной. Для нее больше не имело значения, что о ней думают окружающие — и не в этом ли был секрет ее резко взлетевшей популярности, на которую ей, в общем-то, было глубоко наплевать?

Классная наставница суть происшедших перемен определила лаконично: «Вы стали зрелой личностью, Мишель», — после чего ее избрали президентом выпускного класса. До чего же это было странно — получать комплименты за то, что ты стала циничной, равнодушной к проблемам других людей и научилась за внешней общительностью скрывать глубочайшее внутреннее опустошение!

— Мишель, это розовое платье фантастически идет тебе! Кто говорил, что темно-рыжим не идет розовый цвет? — Это была Лэйни, похожая в своем бледно-желтом платье на одинокий лютик. — Знаешь что, — заторопилась она. — Я собралась летом поработать на своего опекуна. Ты не могла бы немного помочь: напечатать на машинке текст контракта, помочь заполнить документы?

— Только после того, как ты выучишь алфавит, — пошутила Мишель.

Тут к ним подошел мужчина средних лет, явно скованно чувствующий себя в костюме-тройке, держа под руку весьма неряшливо одетую молодую особу. Мишель приклеила одну из своих дежурных улыбок и была представлена опекуну Лэйни и его жене, а потом снова взглянула туда, откуда должна была появиться мать.

Лэйни, захлебываясь от восторга, делилась своими планами на лето, когда до плеча Мишель неуверенно дотронулся мистер Бевенс, заместитель декана. По его серому опрокинутому лицу Мишель без слов поняла, что произошло что-то ужасное.

Но она не могла даже предположить, что стряслось такое …

После завершения скорбных, мрачных похорон — а на погребение Викки и Майкла собрался весь цирк — Мара и Кланки на арендованном для церемонии лимузине отвезли Мишель обратно к цирковой стоянке. Дэнни, похожий на потерявшегося малыша, ехал на машине мистера Сэма.

Кланки утирала платком красные от слез глаза, изредка всхлипывала, но не проронила ни слова. Мишель тоже молчала. Она сидела неестественно прямая, оцепеневшая, и Мара, несмотря на свое глубокое горе, ломала голову над тем, как утешить внучку.