— Ясно. Ну, этого стоило ожидать. Если они совсем охренели и тырили без меры — закономерный результат, — совершенно безразличным голосом. Мне даже показалось, с облегчением. «Коммандос» в черном. Спецназ.
— Он давно этим занимался. А взяли вот только сейчас, — произношу тихо.
— Всему свое время, — Рома заводит двигатель, включает дворники, чтобы убрать небольшое количество снега с лобового. Я молча слежу за движением стеклоочистителей. Туда-сюда, туда-сюда.
— После того, как я тебе рассказала, — четко произношу я, продолжая свою мысль. Он моментально поворачивает голову в мою сторону, и мы встречаемся глазами. Я не улыбаюсь, не позволяю ему подавить себя, как обычно это делаю. Смотрю прямо, даже с вызовом. Только вот моя нижняя челюсть слегка дрожит.
— Это ты сейчас к чему сказала? — ровно спрашивает Рома, продолжая буравить меня взглядом, тоже без улыбки.
— К тому. Вы повздорили. Он тебе угрожал. Я тебе рассказала о том, что он совершает экономическое преступление. Не прошло и недели, как его берет полиция.
— И? — он приподнимает брови.
— Я думаю, ты с этим как-то связан. Разве нет?
Он слегка прищуривается, и мне становится ужасно не по себе. Впервые мне хочется убежать от него. Куда угодно. Сердце рвется напополам от этого его взгляда.
— Как я могу быть с этим связан? Он преступник, их ловят и садят. Логика присутствует, нет? Или его арестовали незаслуженно?
— Теперь за всеми моими знакомыми, кто совершает проступки, будет приезжать полиция? Я тоже как-то курила травку.
— Янка, ты что несешь вообще? — он пытается отшутиться, но выходит неискренне. Я понимаю, что промолчать уже не смогу. Это точка невозврата, после нее не получится делать вид, что ничего не случилось. Мое сердце разгоняется до предела. Я его люблю, но я не могу ему простить Петю. И к своему ужасу понимаю, что никогда не смогу.
— Рома, — мой голос слегка дрожит, — я знаю, что ты никакой не альпинист. Ты из Росгвардии. И почему-то скрываешь это, — он опускает глаза, потом вскидывает их. Взгляд холодный и даже равнодушный. — И судя по тому, что ты все время врешь, — слово «врешь» получается особенно грубым, — то ты служишь или в ОМОНе, или в отряде быстрого реагирования. Я права? — по мимике понимаю, что угадала.
— Вау, — он приподнимает брови, — вот, оказывается, как.
— А ты думал, я наивная дурочка? Лапши мне на уши навешал, а я и рада?? Почему ты не сказал раньше, что из СОБРа? Что это за тайна такая? Может быть, это ты был одним из тех, кто арестовал Петра? — я пытаюсь сдержаться, но повышаю голос. Боже, я кричу на него. В понедельник он действительно был весь день свободен, мы увиделись только поздно вечером.
— Мог бы быть и я, — он не говорит, а обрубает, от этого тона я должна была бы расплакаться и рыдать еще долго, но почему-то именно сейчас глаза остаются сухими. — Но я в отпуске. Все верно, Яна. Значит, справки обо мне наводила? Вместе с отцом? — склоняет голову набок. — И давно вы в курсе?
— У меня встречные вопросы: почему это тайна? Когда ты собирался сказать мне? И собирался ли вообще? Или я так — приключение, не стоящее внимания? — я озвучиваю одно из своих самых опасных подозрений, которые гнала прочь всю неделю. От жены у него, наверное, секретов не было. А я кто? Никто. Даже в перспективе. — Но за что так с Петей? Боже, да он мелкая сошка! На него сейчас повесят все грехи, а он просто пацан, который вляпался!
— Лет ему сколько? Пацану твоему. Явно больше восемнадцати.
— Рома, а это сейчас не имеет значения, — произношу ледяным тоном. И мы смотрим друг на друга несколько безумных, страшных секунд, после которых я первая отвожу глаза. Опускаю взгляд, уступая ему победу. Пусть делает с ней, что хочет. Но уже без меня. Отмечает в одиночестве. Моя рука ложится на ручку двери. Он тянется и пытается меня задержать.
— Посмотри на меня. Ну посмотри. Тебе следовало сразу сказать мне, что ты догадалась. Черт, Яна, ты слушала мои ответы на свои вопросы, а сама думала: «лжет». А после этого спокойно разрешала себя трахать? — его тон мне совсем не нравится. В нем мало грубости, но нечто иное присутствует в избытке. Разочарование? Мне больно от его слов. — Я думал, ты другая. Искренняя моя девочка. Или нет? Посмотри же на меня. Я хочу видеть твои глаза.
— Не хочу, я не на допросе, — я дергаю ручку, дверь открывается. Он хватает меня за рукав — через пуховик, не больно, но держит крепко.
— Я тебя отвезу домой, — приказывает. И меня это бесит. Просто последняя капля.
— Руки убери. Убери! — я снова на него кричу, он убирает и поднимает их. — Не трогай меня больше никогда, — я хочу взглянуть на него еще раз, но боюсь.
— Я просто отвезу тебя домой и уеду, — говорит мне спокойно. Я реагирую на его ровный голос вспышкой ярости. Он снова безразличен. Ему пофигу. Я набираюсь смелости, смотрю ему в глаза и не читаю в них ровным счетом ничего.
— Мне жаль, что я рассказала тебе так много, — выхожу из машины. — И вообще жаль. Надеюсь, тебя повысят или что там полагается за раскрытие преступлений, — хлопаю дверью.
На улице давно темно, несмотря на качественную работу фонарей. Я тороплюсь обратно в здание, трусливо прячусь в стенах офиса. На входе охрана, она его не пропустит. Не будет же он с ними драться, Господи! Взбегаю по лестнице на второй этаж и смотрю в окно таким образом, чтобы меня не было видно. «Х5» стоит еще некоторое время на месте, после чего трогается и пропадает из поля зрения. А мне так плохо, так тяжело даже просто держаться на ногах, что я опускаюсь на корточки. Выжатая до капли, будто пустая внутри, лишь сердце глухо колотится в ушах.
Он уехал. Как хорошо, что не стал меня догонять и продолжать этот невыносимый разговор. Хорошо же?
Кусаю губы, сжимаю пальцы в кулаки. Охрана может доложить отцу, нужно держать себя в руках. Я поднимаюсь пешком на свой этаж, стараясь держать лицо, — в кабинете, где сидят айтишники, все еще горит свет. Захожу к себе, беру первую попавшуюся папку, выкладываю из нее документы. Сделаю вид, что возвращалась за важными бумагами, с которыми хотела поработать дома. Электронный документооборот? Нет, не слышала. Ничего умнее просто не смогла придумать так быстро. Вызываю такси.
Притягательный, полусказочный флер вокруг моего неотразимого охотника лопнул, как мыльный пузырь, обрушившись на голову сожалением. Каким-то дурацким образом я оказалась от Ромы по другую сторону баррикад, хотя сама никаких преступлений не совершала.
Папка с «важными документами» уезжает вместе с таксистом, я просто забываю о ее существовании — настолько мне сейчас не до этого.
Захожу в подъезд, потом — в лифт, — и чувствую страх. Мне кажется, Демин может прятаться где-то здесь. Не знаю, чего боюсь: его самого или того, что не выдержу и попрошу у него мира. Не могу сейчас ни видеть его, ни разговаривать с ним. Запираюсь в первую очередь на щеколду, которую снаружи вскрыть невозможно, потом уже на замки. На всякий случай включаю везде свет и обследую квартиру — но предосторожности совершенно напрасны, я совершенно одна.
Неужели на этом все? Конец роману с дровосеком? С моим любимым, смелым, сильным дровосеком.
Включаю воду, забираюсь под душ и, наконец, даю волю чувствам. Зубы при этом стучат так же, как тогда, в его машине, только в этот раз — не от холода. Холода я не ощущаю, воду включила горячую, от нее пар идет. Вот только легче мне не становится. Я чувствую вину и злость.
Еще в такси я позвонила отцу и попросила его связаться с адвокатом, после чего переслала контакт матери Кирилла. Что еще я могу сделать?
Я тону в своих эмоциях до самого утра, засыпаю на каких-то полчаса перед рассветом.
Глава 25
Дёмин
Ну все, хватит. Завтра я не приеду укладывать ее спать. Сегодня пятница, сколько можно мотаться? Смысл сидеть в машине и пялиться на окна? Ждать, пока погаснет свет. Сказали «не трогать» — значит, больше не буду. Просто нравится смотреть на ее окна, там свет горит, она дома, и у нее все в порядке. Маньячество какое-то. Не предусмотрел я интуицию ее родителя. Мой косяк. Ясное дело, человек он непростой, проницательный. Переиграли меня, выставили идиотом.
