С непривычно громким щелчком закрывается новый замок. Беззвучно выдвигается ригель у задвижки, которой тоже раньше не было. Теперь мы и правда как в неприступной крепости. Мои колени слегка дрожат, пока я следую в ванную.
— Ты голодный? — спрашиваю по возможности будничным голосом, намыливая руки.
— Еще как, — отвечает Демин, подходит со спины и прижимается ко мне. Он склоняется и целует меня в щеку, шею, плечо, в то время как его пальцы гладят мои под напором воды. Улыбаюсь тому, как мы моем руки вместе. Так глупо и мило одновременно. Сама в это время прижимаясь к нему бедрами, слегка трусь, он продолжает меня целовать. Дыхание горячее, он слегка прикусывает кожу, втягивает ее в себя. Наши пальцы переплетаются, все это мучительно нежно.
— Боже, как приятно, — я выключаю воду и откидываюсь ему на грудь, его губы касаются моего виска, а ладони нетерпеливо обхватывают талию, ведут по животу вниз, затем — вверх, собирают ткань платья, оголяя мои ноги. Все, что происходит, — безумно эротично. Я поворачиваюсь к нему, обнимаю за шею и смотрю в глаза снизу вверх.
— Мне не нравится когда сильно громко кричат, — сообщает мне Роман Сергеевич хриплым голосом. Неожиданно. Лукавая улыбка не сходит с его губ, глаза смотрят и правда голодно. Даст фору любому хищнику. От одной только мысли о предстоящем, моя кожа начинает гореть.
— Сильно громко? — мне почему-то очень смешно.
— Да, — улыбается. — Хочется закрыть рот. Запал пропадает.
— Я не крикливая вроде бы.
— Тебе можно.
— Можно кричать? Я и не собиралась, вот еще, — легко пожимаю плечами.
— Оу! Даже так? Похоже на вызов.
— Не дождешься, — показываю ему язык.
— Это мы сейчас проверим, — он наклоняется и целует меня. Начинает медленно, постепенно распаляясь все сильнее. Если он сейчас развернет меня, спустит колготки и трусы, я даже не пикну. Через мгновение он так и делает.
Без предупреждения разворачивает меня от себя, я успеваю только схватиться за раковину, когда подол моего платья летит вверх, а белье — вниз. Рома ведет кончиками пальцев по спине, ощутимо надавливая, заставляя прогнуться в пояснице.
— Если перебор для тебя — только скажи, Снежинка.
Я закрываю глаза и слышу, как он быстро раздевается. Следом его ладони обхватывают мои бедра и сжимают. Крепко, но можно еще. Жар дыхания прокатывается вдоль позвоночника, он осыпает мою спину поцелуями и я еще сильнее прогибаюсь в ней, развожу шире ноги. Все так быстро, нетерпеливо, и одновременно с этим — невероятно чувственно. Он не удерживается и проводит пальцами по моим губам, я жадно обхватываю их ртом и посасываю. Его терпение лопается: он обнимает меня крепче, рывком притягивает к себе. Я уже полностью готова, хочется стонать от нетерпения.
— Я внимательно тебя слушаю, Яна, — прерывисто. Что должно твориться у него внутри, чтобы он так сильно нуждался в кислороде, просто стоя рядом со мной?
Я открываю глаза и озорно улыбаюсь, ловя его все тот же голодный взгляд в отражении. Я сжимаю губы, а потом кусаю их. Много раз. Сильно.
Они потом красные, припухшие. Он потом целует их, нежно проводит языком и дует. Грубый и нежный одновременно. А колени все еще дрожат. Рядом с ним — постоянно.
Глава 23
Мы много в эти дни занимаемся любовью. Действительно много. Я не буду спрашивать, как давно у него были женщины, мне это совершенно не интересно. Наверное, дело во мне — я настолько желанная, что он никак не может насытиться.
Он рассказывал, что последняя командировка состояла сплошняком из сильный физических нагрузок, два месяца они жили в походных условиях, регулярно тренировались. Круглосуточная мужская компания. Но я понимаю, что он бы не стал упоминать подружек, это совершенно не в его стиле.
Рома так сильно не похож на Кирилла, что я практически никогда не чувствую дежавю. Не путаю имена, забывшись. Начиная с завтрака и заканчивая постелью — это два совершенно разных мужчины. Удивительно, что оба смогли привлечь мое внимание, правда, в разные периоды жизни. Их непохожесть радует практически во всех аспектах, единственное… я не чувствую с его стороны доверия. Замечаю, что Демин продолжает обдумывать слова прежде, чем произнести вслух. Никогда не брякает что-нибудь случайно, в отличие от меня. Этой легкости мне, честно говоря, немного не хватает.
Но вернемся к плюсам. В сексе мы легко достигаем полного взаимопонимания, если мне что-то не нравится или хочется, чтобы он действовал как-то иначе, — тут же озвучиваю вслух. Попробовала пару раз попросить аккуратно и поняла, что он не обижается, легко переключается, старается подстроиться.
Периодически мы ходим в душ освежиться и на кухню за пиццей или какой-нибудь другой едой, спим как попало: то под утро проваливаемся в забытье, то просыпаемся в три-четыре утра и будим друг друга.
Я все жду, когда он начнет говорить со мной откровенно, задаю наводящие вопросы — но ненастоящий дровосек каждый раз съезжает с темы или продвигает свою легенду. При этом мои откровения слушает с интересом.
* * *
— Расскажи, как долго ты занимаешься альпинизмом? Откуда у тебя этот шрам? Это как-то связано?
— Альпинизмом — давно, наверное, всю жизнь. С отцом в детстве облазили наши Столбы, потом пошло-поехало. Ну и спорт — это в принципе мое. Привык к физическим нагрузкам, да и я режимный человек. Но по горам много лет не лажу — как мастера получил, так и все. Погряз в промышленном альпинизме, — хохотнул. — Шрам получился случайно в армии, не хочу сейчас вспоминать. Давай потом как-нибудь тебе расскажу, если не забудешь.
— Ты мастер спорта, ого! Из тебя такие вещи, которые обычно люди чуть ли не на лбу себе пишут, приходится вытягивать клещами.
— Иначе бы меня инструктором никто не поставил, — пожимает плечами, дескать, это же очевидно. Лжет.
— В наш местный клуб?
Он загадочно улыбается и спрашивает:
— Ты там была?
— Нет. Ты, наверное, во мне сейчас разочаруешься, но я боюсь высоты.
— Я тоже боюсь. Это же естественно. Люди не птицы: летать не умеют, прецедентов не было, — играет бровями, — надеяться в здравом уме тут не на что. Когда подходишь к краю, страх, порожденный миллионами лет эволюции, не дает шагнуть вниз. Обычно людям настолько не по себе стоять над пропастью, что они всеми силами избегают повторить этот опыт в будущем. Тот, у кого страх падения развит плохо, — долго не живет. В альпинизме — особенно. Есть даже такое негласное правило: если перестал бояться — немедленно уходи из профессии.
— А ты когда-нибудь проведешь со мной тренировку? Или показательное выступление? Мне безумно интересно, Ром! Как вообще все это происходит? Есть какие-то специальные нежилые многоэтажки?
— Да, есть. Но начинать стоит с двух, максимум трехэтажного здания. Только когда почувствуешь себя уверенно, разрешается лезть выше. Иначе… это же как прыжок с высоты, страх и адреналин перекрывает здравый смысл. Мозг отключится, не дай Бог. Можно провести тренировку, почему нет? Если тебе этого хочется. Можно даже на реальном здании, когда потеплеет.
— Мне кажется, все равно: что третий, что десятый этаж.
— Не совсем так. Я, например, очень чувствую разницу между, например, восьмым и двенадцатым этажом.
— На восьмом комфортнее?
— Намного! — улыбается. — Голова практически не кружится.
Если бы не отец, у меня бы даже мысли не возникло сомневаться в его словах, настолько все логично и правильно.
С каждым днем все сильнее напрягает необходимость постоянно взвешивать его слова, гадая, насколько он в данный момент честен. Я пустила к себе в дом этого мужчину. Пустила в свое тело, в свою жизнь. Да, мы недолго знакомы, но ведь наши отношения что-то должны значить? Это давно далеко не просто секс. Да и не было никогда у нас просто секса! Если он думает иначе — то лжет самому себе. Он без ума от меня, я же вижу это. Не могут люди так притворяться, да и какой смысл?
