— Неправильно сдерживать свои желания, Малыш, – хриплю, предвкушая, как уберу все со стола и трахну ее, задрав ноги за голову, а потом еще долго буду вспоминать, чем закончилась наша с Малышевой дружба. А главное, где.
Только спустя пол минуты понимаю, что она больше не отвечает на поцелуй, а отбивается. Хмурюсь и возвращаю стул в исходное положение.
Как водой облили. Что за хрень?
— Ты ебнутая? – ничего другого в голову не приходит, да и неудовлетворение порядком злит.
Она вскакивает со стула и принимается активно кидать вещи в сумку. Но я ее отбираю .
— В чем дело, я спрашиваю, — уже зло, ничего не стоит нагнуть ее и трахнуть. Вряд ли она долго будет сопротивляться. Только вот изнасилование, не мой метод.
— Отдай сумку! – прыгает эта синичка вокруг меня и злым взглядом прожигает. А ведь только что чуть не дала. И дала, если бы не…
— Даша, ебана в рот! Скажи в чем дело?!
— В малыше! – кричит она и мне кажется, что, где-то я пропустил курс, как общаться с сумасшедшими бабами. Где-то такой точно должны преподавать.
— Каком малыше?
— Ты назвал меня малышом! – объясняет она громко. – Отдай теперь сумку! Я хочу уйти.
Она сгребает остатки еды в урну и рваным шагом выбегает из библиотеки, а я так и стою. Не понимая, чем ее не устроил «малыш» Ну и член неудовлетворенный заправляю в трусы и джинсы.
Иду спросить, что на нее нашло, догнать-то проблемы не составило.
Прижимаю к стене за плечи и заглядываю в глаза.
— Чем плох малыш?
— Тем, что я не малыш! Ты так всех называешь! А я толстая, о чем ты мне усиленно напоминаешь! Значит малышом быть не могу! — орет она и снова пытается вырваться, а я теснее прижимаюсь, и чтобы не дергалась хватаю щеки пальцами.
— Угомонись! Истеричка! Малышом я не называл никого. Только тебя. И поверь, с твоим весом это никак не связано.
— Не верю!
— Да, мне насрать. Думаю, в это ты поверишь больше, — вжимаю ее членом в стену и толкаю язык между зубов, сразу чувствуя сладость вишни и соль слез. И желание проткнуть ее прямо здесь начинает сводить с ума, глушить разум и осознание, что не время, не место и камеры нет.
Но на камеру уже наплевать, главное поскорее в Даше оказаться. Поскорее заставить забыть все, кроме меня.
Глава 41.
Бесконечно крутится: Николаенко.... Мало
Малышева елозит, сопротивляется, снова бьет меня по щеке. Только вот удар не злит, а ведь должен. Никто не смеет меня бить без ответа. А Дашка пусть лупит, потому что удар ее мягкой, прохладной ладошки лучше ласки, лучше касания языка на соске.
— Ну, хватит, — задыхаюсь сам, смотрю в ее осоловелые глаза. Хватит противиться мне. Себе. Откройся. Дай ощутить твой вкус.
Она молчит, просто смотрит, часто-часто воздух сладкий выдыхает. И меня ведет. Снова тянусь к губам. Как в бреду. И током по венам бьет, когда она, наконец, отвечает. Сама. Обнимает, прижимается мягкими, упругими сиськами.
И меня штормит, словно я один в море. На паруснике. Дрифтую на волнах, целуя ее жадно. И переворачиваюсь в лодке, тут же захлебнувшись ледяной водой.
Тону и сам не знаю, смогу ли выбраться на поверхность. Смогу ли даже после траха перестать ее хотеть.
Языки хлеще плетей лупят друг друга, играются, словно живые. Воздуха в легких все меньше. И кажется, что только Даша сможет меня спасти. Ее обнаженная грудь, воспоминания о которой во рту вкусовые рецепторы до сих пор иголками колит.
Хочется сказать, чтобы уже разделась, но я так боюсь спугнуть это чертово видение. Глажу тело, как одержимый. Стискиваю, словно в страхе, что оно исчезнет. Растворится, как сон по утру.
И я сжимаю титьки двумя руками, слышу протяжный хрип, зарываюсь носом между, как в чашу с коксом и дышу.
Дышу.
Дышу.
Еба-ать.
Кайфую. Большими пальцами глажу твердые камушки сосков, чувствуя, как Дашка дрожит, всхлипывает, царапает кожу на шее.
— Марк… Я больше не могу…
Знаю, Малыш, я сам сейчас взорвусь. Так хочется, чтобы ты член в руку взяла. Сжала. Вылизала. В себя сама вставила. Медленно, медленно поглощала.
Одну руку тяну за спину, глажу шелк натуральных волос. Потом поясницу чуть давлю, прогибаю, уже в который раз чувствуя насколько Дашка гибкая и сочная одновременно.
Хватаю за задницу и поднимаю, заставляю себя ногами обхватить.
Вдавливаюсь членом интенсивнее, уже готовый прорвать ее и свои штаны. Принимаюсь легонько толкаться. Хотя хочется со всей дури, таранить, биться телами друг о друга. Но без одежды, чтобы шлепки пошлые эхом по всему универу.
Слышу в ухо глухой, сиплый стон. В башке уже набатом бьет в кровь, опрометью спускаясь к паху, что от переизбытка спермы скоро завибрирует.
— Это что за срам! – вопит вдруг кто-то справа и Даша охает мне в грудь. Прячется. Стыдливо хихикает. – Вы с какого курса!? Какая группа?
— Первая, резус-отрицательный, — выкрикиваю, пока тяну Дашку, чтобы сделать ноги.
Ну, кто бы сомневался, что нам помешают? Старая карга. Лучше со своей шваброй трахалась.
Надо было сразу Малышеву в тачку вести. Где собираюсь показать, что она для меня малыш, потому что фантазия о том, как в ней узко и туго зашкаливает за отметку нормы. Морали. Нравственности. Тупых правил и рамок, которые никому не нужны, если двое жаждут друг друга.
И мы со смехом выбегаем из вуза, мчимся к парковке. До шевроле рукой подать, но Малышева разом тормозит. Прекращает веселье.
— Нет, ты серьезно?
— Я лучше пойду…
Глава 42
— Ты уйдешь сегодня, только оттраханной, — говорю отчётливо, дергаю на себя и забрасываю ее к себе на плечо. Заебала, честно.
Судя по всему, с ней действует только за волосы и в пещеру. Шлепаю по пухлому заду, стараясь не слушать крики и визги:
— Поставь! Я же тяжелая.
Ну кстати, нет. Вообще нет. Скорее, как сахарная вата - пышная и невесомая.
Скидываю ее на переднее сидение, закрываю тачку, чтобы не выпрыгнула и сам сажусь за руль.
Не обращаю внимания на требования остановить и открыть двери, выруливаю на дорогу. Отталкиваю, когда берется за руль.
— В этой машине можно хватать исключительно мой хер!
— Не сомневаюсь, что этим здесь телки и занимаются! Меня ты не заставишь!
— Да кому ты нужна, заставлять. Тебя даже заводить не надо, сама течешь как сука! — говорю ей беспощадную правду, а то строит из себя венецианскую девственницу.
— Ну ты и урод! Немедленно останови!
— Черта с два. Доедем до меня, там поговорим.
— Мы не будем разговаривать! В этом и проблема! Ты меня трахнешь, а завтра даже имя не вспомнишь!
— Ну знаешь! – бью раздраженно по рулю, и когда торможу на светофоре заставляю взглянуть на себя, дергая за подбородок. На миг даже замираю, увидев, как в длинных ресницах запутались капли слез. Нашла тоже из-за чего реветь. – Твое имя у меня уже в печенках! Я заебался думать, какого это, быть в тебе.
А все из-за чего, из-за одной фразы, что она хочет подарить мне девственность. Так пусть дарит, черт возьми!
— Но стоит меня распечатать, все закончится!
— Ты этого не знаешь, — возвращаю взгляд на дорогу, щуря глаза от громадных, растыканных по всему городу экранов. Как люди из-за них еще в аварии не попали?
— Это знаешь ты, — бубнит она и снова дергает дверцу. – Я хочу выйти.
— Малышева, твою мать. Что ты от меня хочешь?! Я не могу стать белым и пушистым.
— Да разве я прошу этого! Я прошу быть честным!
Хочется вжать голову в плечи, но если я не настою на своем, то она будет думать, что победила.
— Я в отличии от тебя, честен и говорю прямо, что хочу тебя трахнуть! И ты хочешь, только ерепенишься.
— Я бы лучше с тобой и дальше дружила, — обнимает она себя за плечи и смотрит прямо. Ревет, дура!
