Да и только Снежане я смогу открыть столь… щепетильные подробности моего «доброго утра». Лишь она поймет. Сложно объяснить, но почему-то я ей доверяю. Женщине, которую знаю всего несколько дней.
Выбрасываю из головы странные мысли, а из души — неуместные эмоции.
В конце концов, помощница она или как! Я ей зарплату плачу. Весьма достойную. Вот пусть и «помогает».
Черт!
* * *
Некоторое время спустя. Вадим
С опаской кошусь на содержимое женской косметички. Помимо непонятных тюбиков, футляров и флаконов, там, кажется, еще и колющие, режущие предметы поблескивают.
Ухмыляюсь, но все-таки сажусь напротив Снежаны, а она замирает на мгновение и смотрит на меня растерянно, дыхание затаив. Словно в мраморную статую обращается. Такая же бледная, холодная, но… красивая. Не двигается — и только тонкими пальчиками ватный диск сжимает.
— Да ты вооружена и опасна, — хмыкаю я, пытаясь разрядить обстановку.
Киваю на металлическую пилочку и щипчики, что валяются на столе среди ярких, разноцветных женских штучек. Ей-богу, дамы — те же дети. Алька фломастерами балуется, а Снежана — тенями и помадами. Они бы нашли общий язык.
Хотя о чем это я!
Откашливаюсь нервно, заставляя себя отодвинуться, и помощница вновь оживает. Берет один из тюбиков и подрагивающей рукой выдавливает белую массу на ватный диск. Пахнет приятно — уже хороший знак. Впрочем, как и вся Снежана. От нее тянется легкий, ненавязчивый шлейф. Благородный, без агрессивной резкости или приторной сладости. Наверняка она выбирает слабые духи, чтобы не раздражать дочку. Заботливая…
— Это что? — разрываю тишину, чтобы мысли дурные в голову не лезли.
— Крем для рук, — тихо отзывается Снежана и почему-то в глаза мне избегает смотреть. Это немного настораживает. — Сначала попробуем нанести его и подержать пару минут. Крем должен размягчить кожу, чтобы легче было убрать следы. Наверное, — виновато плечами пожимает, а я лишь киваю, готовый на все, что будет делать со мной эта женщина. Клоуном я на встречу идти и Туманова радовать не хочется. — Потом мицелляркой потрем, — споткнувшись о мой вопросительный взгляд, поясняет: — То есть жидкостью для снятия макияжа. Если все-таки что-то останется, можно припудрить или тоналкой покрыть.
— Без третьего этапа обойдемся, — недовольно бурчу я.
— Вам не кажется, что вы не в том положении, чтобы диктовать условия? — пытается выдержать серьезный тон, а сама улыбается.
Насмехается надо мной опять, нахалка! Совсем страх потеряла. Кто в доме босс, в конце концов? Тьху, то есть в компании…
— Снежана, — чуть повышаю голос.
— Извините, — сглатывает она, стирая с лица ухмылку, и руку ко мне протягивает. — Вадим, не могли бы вы… — пальчиком тычет в ворот рубашки. — Чтобы я не испачкала… У вас ведь вся шея в «росписях»? — опять уголки губ вверх приподнимает.
Небрежным движением расстегиваю пуговицы чуть ли не до середины. Усаживаюсь удобнее, готовясь к «процедуре». Но Снежана медлит. Опускает взгляд на обнаженный торс.
— Ожоги? — изучает светлые пятна на моей груди, отличающиеся от основного оттенка кожи.
— Угу, — отмахиваюсь. — В детстве скатерть со стола стащил. Вместе с тарелкой горячей каши. Мама только сварила и оставила остывать.
— Поэтому теперь вы сами даже чай холодный пьете? Чтобы с дочкой подобное не повторилось? — догадывается сразу.
Лену долго приучать пришлось к «новым порядкам» после рождения Али. Хотя, казалось бы, все просто: никакого кипятка рядом с дочкой.
— Мне-то на себя плевать, — хмыкаю я, пока помощница бровки сводит и вздыхает тяжело. — Но Аля — девочка. Не могу допустить, чтобы у нее внешность была испорчена по моей вине.
— Ясно, — сипло лепечет Снежана. — Я за Риткой тоже слежу, переживаю безумно, — признается вдруг.
Закусив губу изнутри, приближается практически вплотную, проводит ватой с кремом по моему подбородку, спускается ниже. Почти не дышит.
Прищурившись, наблюдаю за помощницей. Могу поспорить, что она ватный диск использует исключительно для того, чтобы не касаться меня. И в моменты, когда подушечки пальцев соскакивают и случайно проскальзывают по коже, Снежана отдергивает руку, словно ее электрическим разрядом шарахнуло. Собравшись, продолжает наносит жирный крем.
Я мог бы отшутиться, но в данный момент, рядом со Снежаной — мне почему-то совсем не смешно.
Наоборот.
Серьезно. Важно. Правильно.
Будто вот так все и должно быть.
Плавно скольжу взглядом по ее красивому лицу, смущенному и слегка подпорченному толстым слоем макияжа. Потому что под ним… свидетельство «любви» ее мужа.
Как же так, девочка? Зачем ты вляпалась в эти больные отношения?
Я видел подобных жертв, когда по молодости готовил цикл материалов на эту тему. Забитые, несчастные, потерянные.
Их истории были для меня журналистскими проектами. Чем страшнее рассказ, тем интереснее статья. Да, вот так цинично.
Я испытывал противоречивые эмоции. Сочувствие и злость боролись за пальму первенства. Я жалел женщин и в то же время не понимал, почему они терпели. Многие после анонимного интервью возвращались к своим мужьям. Стокгольмский синдром какой-то. Чем больше я наблюдал, тем безучастнее становился.
Со Снежаной иначе. Глядя на нее, хочется рвать и грызть всех вокруг. Хотя права у меня такого нет. Не моя женщина. Чужая. Принадлежит мужику, который ее не ценит и… бьет.
С силой сжимаю рукой край стола, о который облокотился, вбираю тот самый легкий аромат Снежаны, ловлю ее лихорадочное дыхание и виноватую улыбку.
И меня коротит.
Я вдруг понимаю, что если она приблизится еще хотя бы на миллиметр, то я сделаю то, за что буду считать себя потом последним козлом.
Но ключевое слово «потом»…
Глава 14
Снежана
Стук собственного сердца оглушает, необъяснимо родной взгляд подчиняет. Мои пальцы разжимаются, выпуская ватный диск, а ладонь сама ложится на чужой торс, ища точку опоры. Хочу убрать руку, но ее накрывает другая. Мужская.
Сжимает, впечатывая сильнее и вынуждая царапнуть влажную от крема кожу.
Растерянно смотрю в сосредоточенное лицо Шторма, которое непозволительно близко к моему.
Щелчок — и мое неправильное влечение перерождается в гнев.
Босс действительно поцеловать меня собирается?
Не исключено, что подобное здесь в порядке вещей, а та же Лиза Геннадьевна с первого дня меня невзлюбила именно за то, что я оказалась «ближе к телу».
Но!
— Если вы сделаете это, я уволюсь…
На лице Вадима мелькает еле заметная тень, меняя его до неузнаваемости. Босс становится строгим и непривычно отрешенным.
— О чем ты, Снежана? — спокойным тоном уточняет он, отпуская мою руку. — Чего я не должен делать?
И откидывается на спинку стула. Слишком резко. Настолько, что моя ладонь соскальзывает, а я сама едва не падаю в объятия босса. Но он вовремя хватает меня за плечи, держа при этом на расстоянии.
— Вы, Вадим Дмитриевич, — высвобождаюсь из крепкой, но аккуратной хватки, и возвращаюсь в кресло. — Вы не должны делать резких движений. Иначе испачкаете одежду кремом. И не в чем будет идти на встречу к Туманову.
Невозмутимо протираю руки салфетками, стараясь не смотреть на Шторма. Мы оба делаем вид, будто ничего не произошло пару секунд назад.
Но при этом я чувствую на себе его пронзительный взгляд, который будто препарирует меня. Что он пытается увидеть — не знаю. В любом случае, будет разочарован. Потому что я пустая внутри. Вот уже на протяжении года. Оболочка без эмоций. И грязные офисные игры мне неинтересны.
Меня волнует лишь зарплата, которая нужна, чтобы содержать дочь и ни от кого не зависеть.
— Нужно подождать несколько минут, — спокойно сообщаю боссу и сама засекаю время.
Отведенный срок, необходимый для того, чтобы крем впитал краску, мы с Вадимом проводим в тишине. Практически полной, если не считать равномерного постукивания пальцев босса по поверхности стола.
