Например, о маме. Катя была уверена, что им хорошо вдвоем и что она никогда не примет в свою жизнь мужчину; тем более того, из-за которого в одиночку поднимала дочь. Но вот они со Строевым уже три года вместе, родили второго ребенка и счастливы так, что ни разу за эти три года не только не поссорились, но даже не повысили друг на друга голос. Смотрят один на другого влюбленными глазами, будто подростки, и радуются даже самым глупым нежностям. И Строев без единого упрека встает к Игорешке ночами, а мама оберегает мужа от неприятностей, даже когда они исходят от Кати.
Или Сонька вот. Катя почему-то думала, что они поступят в один университет, пусть и на разные факультеты, и будут по выходным отрываться в какой-нибудь кофейне, делясь новостями, ругая преподов и обсуждая парней, а вон как все вышло на самом деле. Как Катя пропустила тот момент, когда Сонька засобиралась в Питер? И оказалась совершенно не готова к расставанию? А теперь вот еще узнала, что в школе Сонька встречалась с Ромой.
Собственно, какую-то неделю назад ей было бы это совершенно безразлично, как был безразличен сам Давыдов, мелькающий пару раз в неделю в общем автобусе и знакомый ровно настолько, насколько позволяли дальнесоседские отношения. А ведь были два года в одном классе, в течение которых Катя смотрела сквозь Ромку, не думая, что он не просто часть окружающей ее бесформенной массы. Что у него, как и у любого другого, конечно, есть свои мысли, свои чувства, свои стремления, и они вовсе не крутятся вокруг Сорокиной, сколь бы ни считала она себя центром Вселенной. И даже та знаменательная встреча на лестнице, когда Катя решила Ромкину проблему с университетом, ничего для нее не изменила. Катя привычно разрулила чужие неприятности и не увидела повода узнать за ними человека.
Все изменилось, когда проблемы появились у самой Кати и когда Ромка не только не отвернулся от них, но и сумел их решить. Никто, кроме мамы сто лет назад, не утешал Катю, не брал на себя ее ответственности и не разгребал сделанные ею завалы. Она ведь и не просила ни о чем — и тем больше поражалась тому Ромкиному поведению, и тем сильнее испытывала к нему благодарность… и тем ближе он неожиданно становился. И кажется, именно из-за этой нечаянной близости Кате было так горько сейчас. Она потеряла маму и Соньку и знала, как это больно. И от Сониных слов о том, что она зацепила Давыдова, в душе стало ровно так же пусто и одиноко.
Его она тоже не удосужилась узнать.
— Сонь, а что ты делала, когда испытуемый требовал от тебя то, что ты не могла выполнить? — как-то апатично спросила Катя, вспомнив, с какой настойчивостью Олег добивался сегодня, чтобы она дала Ромке от ворот поворот, и неожиданно поняв, что ее упрямый отказ был вызван не только их спором. Она не хотела терять Ромку. Просто не могла.
В трубке послышался протяжный вдох.
— Бросала его, Сорокина, — не порадовала ее Сонька. — Но нам же это не подходит?
— Нет. Не подходит, — так же безразлично подтвердила Катя и тоже вздохнула. Нет, хватит, хватит! Пора брать себя в руки и выбрасывать из головы всякие глупости! Что Сонька, что Ромка, когда у нее будет Олег? Самый близкий и самый нужный человек. Однажды они по-настоящему будут вместе, и тогда уж Катя перестанет чувствовать себя одинокой. А для этого, пожалуй, можно и измениться. Хотя бы на время. Уж если у Соньки с ее характером получилось… — Спасибо за совет, Сонь, — улыбнулась она и решительно сбросила одолевшую хандру. — Обязательно им воспользуюсь!
— И не забудь рассказать, что получилось! — потребовала Сонька, и Катя дала и такое обещание. Только почему вдруг захотелось включить телевизор и поискать хоккейный матч?
Глава 10
С командой Роме повезло. Пусть в большинстве своем на каток приходили взрослые состоявшиеся мужики, желающие отвести душу после тяжелой трудовой недели, на студента-первокурсника Давыдова они свысока не смотрели и судили о нем по игре, а не по возрасту. А уж в игре Рома отрывался, не жалея себя, не замечая усталости и не боясь неудач. Эти самые неудачи оставались в другой жизни, которой не было места на катке, на расчерченном лезвиями льду, в свете прожекторов, в окружении дышащих с ним одним воздухом людей, в соперничестве за шайбу и в стремлении поразить чужие ворота. Когда черный плоский снаряд оказывался на крюке, Рома словно сливался с клюшкой и видел лишь вратаря и тот путь, что до него надо было проделать. Парни после игры смеялись, что в Давыдова у чужих ворот вселялся дьявол и того даже видно в его лице и его глазах, а Роме нечем было крыть. Действительно, вселялся, словно мстя за те годы, что Рома был лишен игры. Пять лет прошло с тех пор, как он в последний раз стоял на коньках, — но не забыл, нет, ничего не забыл. Только злее стал — ну да это игре на пользу. А какое удовольствие, на самом деле, после шести дней в университетских аудиториях и шести ночей — в лабиринтах чужих программ оторваться на льду, сбросив скопившееся напряжение и зарядившись энергией на новую неделю! И какая светлая мысль пару месяцев назад загнала его в соседний двор ровно тогда, когда здесь была игра. Рома оказался одним из немногих зрителей и так увлекся матчем, что сам не заметил, как стал подсказывать, какой партнер сейчас открыт и как лучше нанести удар. Мужики в хоккейных свитерах сначала усмехались, потом бросали на него далекие от восхищения взгляды, а после игры двое из них подъехали к бортику и предложили Роме, коли он такой умный, самому выйти на лед.
Наверное, это был сарказм, но Рома, вместо того чтобы оскорбиться, пообещал прийти в следующее воскресенье и подтвердить советы на практике.
Вряд ли парни ждали, что он сдержит слово, но Рома бухнул всю выручку за месяц на коньки и клюшку и заявился на каток с непробиваемым намерением сыграть матч.
На его счастье, в тот самый день у одного из нападающих родился ребенок и его место на ближайшие пару месяцев оказалось вакантным, и Рома не преминул воспользоваться такой удачей. Поначалу, конечно, пришлось непросто, и новые смешки сопровождали его почти весь первый период, но Роме было плевать на них. Руки вспоминали, и ноги вспоминали, и вот он уже на эффектном повороте лихо загнал шайбу прямо под перекладину, а потом, обведя двух защитников, отправил ее между вратарскими щитками.
Но и раздавшиеся аплодисменты не имели особого значения — лишь игра, ее пыл, ее азарт, ее скорость и ощущение бесконечной свободы. Как же Рома скучал по ним! И почти уверился, что расстался с ними навсегда.
Сегодня они были особенно ценны. Отвратительная неделя, в которой оказалось слишком много богоподобного Карпоноса, требовала своей жертвы, и Рома носился по льду, как заведенный, отбирая, нападая, подсекая, не чураясь столкновений и чувствуя, как с потом выходит отвращение к самому себе и мерзкое ощущение грязи. Не раз и не два парни одергивали его, советуя поберечь силы на следующие периоды, но Рома знал, что силы будут. Не вся еще злость выдавилась из легких, она поможет, не даст сдуться раньше времени. И Рома жалел только, что игра закончится слишком быстро, а следующая будет лишь в следующее воскресенье. Тоскливая неделя на нелюбимой специальности под зорким оком декана всея естественных наук Строева. Субботу Рома прогулял, решив посвятить ее новому заказу и дать Константину Витальевичу переварить визит к нему Карпоноса, но завтра на матане за это явно придется расплачиваться. Не простит ему Строев прогула, прокатит на всю аудиторию, еще и не постесняется поинтересоваться, по какой причине Роман не может подняться субботним утром с кровати. И Роме придется терпеть в отсутствие другого выхода. Терпеть еще три месяца. Черт, да тут никакого хоккея не хватит!
Он размахнулся и с такой силой послал шайбу в ворота, что едва не порвал сетку. Счет стал 7:2 в пользу их команды, и только тут Рома заметил у бортика знакомый зеленый пуховик и зеленую же шапку на огненно-рыжих волосах. Катюха Сорокина. Стояла и смотрела на Рому, и даже рот, кажется, приоткрыла от удивления. Вот уж кого он не ждал. И вот кого, признаться, совсем не хотел сейчас видеть.
