— Чего тебе? — огрызаюсь в ответ, едва не свалившись. Мне не хватило совсем немного, чтобы улизнуть со школьного двора, а значит, мы — в эпицентре внимания.
— Ты сегодня выставила меня полным идиотом в глазах парней! — Как тряпичную куклу, Антон разворачивает меня лицом к себе. Однозначно работает на публику. Грубо.
— Ты всё сам сделал! — Пытаюсь скинуть его руку, ну куда там. Мёртвой хваткой парень удерживает меня на месте. — Не надо было врать!
— Врать? — Булатов притягивает меня ближе и, раздражая кожу мятным дыханием, цедит:
— А с чего ты взяла, что это неправда? Ты там была? Сама видела, как Симонова бил не я?
— Нет, но…
— Тогда впредь не распускай свой язычок, не подумав, уяснила? — Не позволяет вставить и слова придурок. Его ладонь, ещё секунду назад удерживающая меня за рюкзак, сейчас грубо сдавливает шею сзади. И вроде, не больно, но до рези в глазах унизительно. А ещё обидно, что ничего не могу изменить! Я сама согласилась на эти нездоровые отношения! Кого винить?
— Отпусти! — И всё же дёргаюсь, наивно полагая, что Булатов послушает, но тот, напротив, лишь сильнее сводит пальцы и силой сокращает расстояние между нашими лицами. И если со стороны, мы похожи на влюблённых, губы которых вот-вот соединяться в поцелуе, то по факту подонок просто мстит мне за выходку на русском, в очередной раз смешивая меня с грязью. Антон прекрасно знает, что здесь, возле лицея, всегда дополна зевак, а значит, о его «подвиге» уже завтра заговорят все, разукрашивая правду лживыми красками.
— Какой же ты мерзкий! — срывается с губ. А я глупая, раз в очередной раз трясу красной тряпкой перед носом быка и надеюсь на пощаду.
— Мерзкий, значит? — Губы Булатова растягиваются в ехидной ухмылке. — Хочешь аннулировать наш договор?
— Хоч…
Ответ так и рвётся наружу, но заглушается мимолётным касанием чужим губ.
— Тшш, — мычит Булатов, отравляя своим дыханием. — Условия поменялись, детка! Я за тебя впрягся, репутацию едва не угробил, другу нос сломал, опять же.
Внезапно Антона пробивает на смех. Гнусный. Озлобленный.
— Хочешь уйти — вали! — Он перестаёт улыбаться, а шею с новой силой начинает сводить от давления его пальцев. — На кону твоё доброе имя, Марьяна! Не моё!
— Плевать! — заявляю уверенно и иду ва-банк. — Нет ничего постыдного в том, что Ветров живёт в моём доме. Подумаешь, очередной благотворительный проект матери. Иди, трепли языком!
— Я не об этом, дурочка! — И снова на лице парня недобрый оскал.
— Да всем наплевать, что он беспризорник! — не унимаюсь, хоть и дрожь в коленках становится всё сильнее. Я блефую: мне не плевать! Мне стыдно! И я не хочу, чтобы все вокруг тыкали в меня пальцем и сторонились, как чумной. Но вопреки своим страхам, стараюсь казаться уверенной и лишить Булатова рычагов давления. — Хоть в газете напечатай эту новость! Подумаешь!
— При чём тут Ветров, Марьяна? — Тоха наконец отпускает мою измученную шею, но не меня. — Разве я говорил про него?
— Но…
— Сегодня в семь! — Мои возражения вязнут в приказном тоне парня.
— Что «сегодня в семь»? — Меня воротит от его дыхания и шероховатых пальцев, которыми Антон то и дело касается моей щеки.
— У нас с тобой свидание, — обманчиво нежно шепчет на ухо.
— Ты глухой? Какое ещё свидание? — Руками упираюсь в крепкие плечи, чтобы оттолкнуть придурка от себя, но в очередной раз проигрываю.
— Это ты туго соображаешь. — Ладонь Булатова скользит по моей спине, не позволяя ни сбежать, ни хоть на сантиметр увеличить дистанцию. — В семь я буду ждать тебя возле «Марса»: сходим в кино, пожуём попкорн и, возможно, если будешь хорошей девочкой, потом я провожу тебя до дома.
— Чокнутый! Жуй сам свой попкорн!
— И опять ты спешишь с ответом, Марьяна! — Липкий смешок не предвещает ничего хорошего. — Давай, я расскажу тебе, что будет, если ты не придёшь.
Булатов поправляет лямку моего рюкзака, который то и дело норовит сорваться с плеча, а после обнимает за талию и, намертво прижав к себе, ведёт в сторону школьного забора, к воротам, попутно кивая знакомым ребятам. Он ничего не говорит, но и не думает меня выпускать. Не размыкая объятий, тащит за собой по узкому тротуару до автобусной остановки, а на все мои вопросы лишь нагло ухмыляется, продолжая строить из себя заботливого бойфренда. Он даже галантно помогает подняться на подножку нужного мне автобуса, правда, и сам запрыгивает следом, хоть ему и не по пути. И лишь усевшись поудобнее на заднем сидении, он наклоняется ко мне ближе и шепчет:
— Все видели, как мы уехали вместе.
— И что? — Теснюсь к окну, подальше от Тохи. — Вот всем не фиолетово?
— Я считал тебя умнее, Марьяна!
— А я тебя порядочнее. Что дальше?
Булатов поджимает губы и глухо хмыкает.
— Один твой неверный шаг, Марьяна, и я расскажу всем, куда мы с тобой уехали. Не удивляйся, если завтра каждый в нашем лицее будет знать, как этим вечером ты вымаливала моё прощение, предлагая себя, а я вышвырнул тебя, как поганую собачонку, за дверь. Разумеется, наперёд получив своё!
— Ты не посмеешь! — Внутри всё сворачивается в тугой узел. Я ещё не отошла от тупых сплетен про своё неумение целоваться и грязные намёки Ветрова, а тут такое… Легче сегодня же собрать чемодан и сбежать из дома, чем завтра переступить порог лицея.
— Хочешь проверить? — Наслаждается своей гнилостью Булатов. Его не трогают мои слёзы и дрожащий голос, ему совершенно наплевать на мои чувства и тем более репутацию.
— Тебе никто не поверит! — отчаянно бормочу.
— С Митькой же поверили! А с тобой и подавно! — хохочет Тоха и встаёт. Держась за поручень, он продвигается к выходу, а стоит автобусу затормозить, выскакивает на улицу. Но прежде орёт на весь салон: — Сегодня в семь, Марьяна!
В голове шумит. Слёзы непослушно стекают по щекам. Лбом упираюсь в стекло и смотрю в пустоту. Пропускаю свою остановку и никак не могу собраться с мыслями. Я уезжаю чёрт знает куда, на окраину города, и долгое время бесцельно брожу по малознакомым улицам, пытаясь понять, что делать дальше. Внутри полный раздрай и опустошённость. Страх. Отчаяние. И непомерная злость. На Булатова, на себя, на родителей и, конечно, на Ветрова! На него я злюсь больше всего! Это он во всём виноват!
Я возвращаюсь домой ближе к пяти часам. В прихожей бросаю рюкзак и небрежно снимаю кеды. Как дура, радуюсь, что родителей всё ещё нет. Их замечания и вечные упрёки давно поперёк горла! Игнорирую своё отражение в зеркале. Знаю, что выгляжу жутко! Но мне всё равно. Обнимаю себя за плечи и захожу в гостиную.
На диване замечаю Ветрова. В домашних шортах и вытянутой футболке он вальяжно раскинул руки и с упоением следит за хоккейным матчем по спортивному каналу. Парень настолько увлечён игрой, что не видит, как я крадусь мимо него к лестнице. Скрипучий голос комментатора, гулким эхом вылетающий из огромного телевизора на стене, то и дело сменяется ударом клюшек и криками болельщиков с трибун и напрочь заглушает мои шаги.
Вокруг жуткий беспорядок: скомканный плед под ногами парня, фантики от конфет на полу и груды каких-то вещей. Прямо на диване рядом с Ветровым валяется бутылка минералки, а под ней рассыпанная упаковка жирного крекера. Жаль, мама не видит! Есть в гостиной — табу! Наводить беспорядок — получить как минимум наряд на уборку всей квартиры вне очереди. А уж раскидывать еду на диване сродни смертному приговору! Ветров то ли не знает правил нашего дома, то ли специально нарывается! Но зачем? Мне ничего не сто́ит сделать снимок на мобильный и переслать компромат матери, а вечером потирать ладошки, когда наконец терпение родителей лопнет. Взбучка придурку не повредит точно, тем более сейчас, когда по его вине мне приходится не по-детски огребать от Тохи.
И всё же я просто плетусь мимо. На душе так погано, что, кажется, ещё одна пакость — и мой мир окончательно падёт! Незаметно пробираюсь к лестнице и невесомыми шагами поднимаюсь к себе. Всё, что я сейчас хочу, — это тишины и уединения! А ещё дурацких ответов…
