— Правда? — усмехнулся Дерек.
— Да, он это сделал. Он очень приятный человек.
— Как интересно!
Дерек снова прикоснулся своим бокалом к ее.
— Мы справились.
— Я очень тебе благодарна. Он сделал глоток.
— Муж твоей кузины пытался заинтересовать меня местом в Конгрессе.
— Стефен?
— Да. Он сказал, что оно уже у меня в кармане. Я герой войны, и этого достаточно. Если я стану представителем от Кентукки, это будет значить, что мне подолгу придется жить в Вашингтоне. И я так понимаю, конечно, наезжать в Кентукки завоевывать голоса избирателей.
Чейси пристально взглянула на Дерека.
— Но ты сможешь быть полезным для страны. Ты сумеешь изменить государственную политику в лучшую сторону.
— Нет, Чейси, нет. Никто не изменит Вашингтон. Это он изменит тебя.
На западе в вечернем небе вспыхнули первые фейерверки, озарив строгий силуэт памятника Джорджу Вашингтону. Чейси взглянула на часы. Почти полночь. Внезапно она занервничала.
— Дерек, я хочу… — голос ее прервался.
— Знаю. Я хочу того же, — мягко ответил он. — Но этого не может быть, Чейси. Ты сама знаешь. Только не надо плакать, милая.
— Я не плачу.
Он преклонил перед ней колени и легонько прикоснулся тыльной стороной руки к ее щеке.
— Чейси, я всегда предупреждал тебя, что не смогу остаться.
— Я знаю, — всхлипнула она. — Ты никогда мне не лгал. Но неужели тебе не хочется, чтобы все было по-другому?
— Хочется. Но я знаю, кто я. Я — фермер. Вот кто я. Я не могу быть постоянно героем. Я не могу быть постоянно солдатом. Я не смогу стать политиком. Я не хочу играть в эти вашингтонские игры. Я хочу остаться фермером. Моя женщина будет женой фермера. А из тебя, Чейси, фермерша не получится.
Она чуть не выкрикнула, что сможет научиться сельскому труду, но поняла, что это было бы не правдой.
Чейси была горожанкой, девушкой из общества, стремящейся выбиться в люди и завоевать уважение своей семьи.
Она мужественно улыбнулась.
— Чейси, мне пора домой. Я устал, очень устал и очень постарел. Человек моего возраста не имеет права быть таким старым. Мне нужно отдохнуть. Мне нужно научиться жить нормально, а не в боевой обстановке, не в обстановке постоянного стресса. Мне нужна другая цель, кроме как только выжить. Мне поможет только дом. Для этого он и предназначен. Я должен туда вернуться.
Она ласково погладила его по щеке.
— У меня никогда не было настоящего дома, но я тебя понимаю, — ответила она. — Я знаю, чего тебе стоило подарить мне этот месяц. Спасибо, Дерек.
— Правило номер два — ничего личного.
— Извини.
Несколько минут они молча смотрели на вспыхивавшие в небе огни фейерверка. Хлопки звучали, словно далекая канонада. Он зябко поежился. Она осторожно взяла его за руку.
— Ты счастлива, Чейси?
— Я счастлива, — солгала она. — У меня прекрасная работа, моя бабушка наконец поняла, что со мной все в порядке, и поверила в меня, и я могу приступить к тому, о чем мечтала еще с колледжа.
— К чему?
— Изменять мир к лучшему.
Дерек вздохнул. Когда-то и он об этом мечтал, много лет назад. Потом понял, что человеку под силу изменить лишь небольшой кусочек этого мира, и то лишь на очень короткий срок.
Но миру нужны идеалисты и романтики с чистыми голубыми глазами. А ее глаза сияли ярче, чем звезды.
— Удачи тебе, — пожелал он.
Она понимала, что должна отпустить его. Чейси разжала пальцы и отошла от него, проводя рукой по перилам.
Мелодично и гулко зазвонили колокола Собора Святого Иоанна.
— Моя долгая служба стране закончилась, задумчиво произнес Дерек, глядя в небо. — А теперь…
Он подошел к Чейси, поставил бокал на каменный парапет и обнял ее.
— Весь месяц мне этого хотелось, — сказал он. — Всегда хотелось сделать это как следует.
И он поцеловал ее, поцеловал одновременно нежно и горячо. Он прижимался к ее губам со всевозрастающей страстью. Он наслаждался вкусом ее губ, проникая все глубже и глубже. Чейси отвечала ему с таким же самозабвением. Но, как ни прекрасен был этот поцелуй, все же и он закончился.
Медленно-медленно Дерек отстранился от нее.
Она приникла к его плечу, всей душой желая того, чтобы он вечно держал ее в объятиях, и в то же время понимая, что должна отпустить его.
— Ты заслужила это, — сказал он. — Ты столько для меня сделала.
— Это ты много сделал для меня, — ответила Чейси, стараясь, чтобы голос не выдал ее чувств.
— Прощай, Чейси. Навести меня как-нибудь, если решишь расслабиться в домашней обстановке.
— Обязательно, — тихо отозвалась она. Так просто. Так легко. Посторонний мог бы подумать, что она очень довольна тем, что напряженный месяц остался позади.
Она поправила ему галстук, но он никак на это не отреагировал. Пробормотав какие-то извинения за излишнюю горячность, Дерек исчез в Восточной гостиной.
Вот и прошел месяц. Он закончился слишком быстро, и она не нашла времени сказать ему…
— Постой, Дерек, постой!..
Она пробиралась сквозь толпу, двигавшуюся ей навстречу и направлявшуюся смотреть фейерверк. Она бежала по малиновому ковру Приемного зала, не обращая внимания на вежливые оклики морских пехотинцев:
«Мадам, вам помочь? Мадам!»
Она нарушала все нормы приличий: чтобы не снижать скорости на лестнице, подняла подол платья почти до колен.
Чейси выбежала из здания в тот момент. когда такси с обозначением «Федеральный округ Колумбия» отъехало прочь. На открытой веранде Уинстон Файрчайлд Третий беседовал с госсекретарем.
— Чейси, — обратился он к ней, целуя воздух около ее щеки, — секретарь хочет поздравить тебя с повышением.
Бэнкс Бейли почти не отреагировала на приветствие, все еще надеясь догнать Дерека. Она думала только о нем, но голос Уинстона остановил ее:
— Сегодня днем я проверял поступившие сообщения. Одно из них было от отца Дерека; он называл себя папашей. Он просил тебе напомнить о твоем обещании. Что он имел в виду?
Чейси остановилась. Она подумала о старом человеке, пережившем известие о гибели единственного сына, его возвращение и новый отъезд. Они так долго были в разлуке!
Старик так долго ждал!
— Если он позвонит снова, передайте, что я его не обманула, — спокойно произнесла она.
Чейси получила все, о чем когда-либо мечтала. Все ее дни от рассвета до заката были заполнены… очень многим. Она преподавала правила этикета дипломатам, членам кабинета министров и даже самому президенту. Она планировала важные дипломатические встречи, которые могли реально изменить мир.
Ей приходилось работать по четырнадцать часов в сутки. Ей нравилась работа. Она была слишком занята, чтобы заметить перемены в отношении к ней членов семьи. Кузины, ранее приглашавшие ее в гости только из чувства долга, теперь стали уважать ее. Дяди спрашивали у нее советов при планировании международных сделок. Даже ее бабушка сменила гнев на милость, заметив что «очень гордится» ею.
— Ты почти обручена с тем приятным молодым человеком из Госдепартамента, — сказала она Чейси.
Естественно, она имела в виду Уинстона. Он часто навещал Чейси в ее кабинете, иногда заходил просто поболтать, иногда приносил ей различные блюда из ресторана, если случалось засиживаться допоздна. При этом он никогда не делал попыток заговорить о чем-то личном или поцеловать ее. Но Чейси понимала, что это только вопрос времени. Они бы составили прекрасную молодую вашингтонскую пару.
Еще месяц назад Чейси порадовалась бы такой перспективе, но сейчас она ее не слишком привлекала.
Как-то августовским вечером Уинстон вошел в ее кабинет и принес с собой тяжелую сумку, полную писем. Эту сумку поставил ей на стол.
— Все для тебя, — объяснил он, — почтовое отделение насобирало.
Удивившись, Чейси взяла одно письмо и посмотрела на адрес.
— Это для Дерека, — поправила она.
— Вскрывай, — подсказал Уинстон. — Государственный департамент не станет разглашать его адрес.
— Я не могу. Это не мое.
— Собираешься отправить ему? Она вспомнила слова лейтенанта о том, чтобы ему не присылали рождественских поздравлений или других писем.
— Нет, пересылать не буду.
Но конверт все же вскрыла.
«Дорогой лейтенант, Вы вряд ли помните меня. Мы общались в Албани, в Нью-Йорке. Я рассказала Вам о своем сыне, больном раком. Рак положил конец его мечтам об армии. Вы согласились встретиться с ним и повезли его на военную базу, познакомили со своими друзьями, многое рассказали».
Чейси вспомнила непредвиденную задержку в аэропорту в Албани. Тогда она прождала его часа три.
— Продолжай читать, — попросил Уинстон. — Подумать только, какая доброта!
«Мой сын Джоуи умер на прошлой неделе. Я хочу, чтобы Вы знали, что день знакомства с Вами был счастливейшим в его жизни».
Чейси прослезилась и отложила письмо в сторону.
