– Нет, я не знаю, по какому случаю устраивается этот обед.
– Званый обед, – сказал он, насмешливо выговаривая каждое слово и закатывая темные глаза к небу, – организуется в честь нашей помолвки.
– Вы хотите сказать, помолвка ваша… со мной?
– Да, – с сарказмом ответил Генри. – Знаменательный союз мисс Элизабет Холланд и мистера Генри Шунмейкера.
Девушке показалась, что земля убегает из-под ног, она почувствовала тошноту, а голову словно сжало чугунными тисками. Едва в сознании, она пыталась отогнать от себя внезапно вспыхнувшее воспоминание: Вилл, на коленях, светящийся любовью и надеждой, озаренный лучами утреннего солнца. Какой контраст с холодным, саркастичным Генри, чье холеное красивое лицо было обращено сейчас к ней.
– О-о-о! – медленно произнесла Элизабет. Медленно и, как ей показалось, глупо. – Я… представить не могла, для чего этот обед.
– Да, именно для этого. И я полагаю, что должен сказать нам… Вы окажете мне большую честь, если согласитесь стать моей женой, – Генри с таким трудом выговорил слово «жена», словно его губы не могли справиться с произношением.
– О, – повторила Элизабет.
Она пыталась восстановить дыхание – интересно, сможет ли она когда-нибудь снова говорить. Она уже видела перед собой другую жизнь, совершенно чужую, совершенно ненужную… Будет свадебная церемония. Ей придется поклясться перед лицом божьим. Придется спать в одной постели с Генри Шунмейкером и просыпаться рядом с ним. И когда-нибудь, подумала она, хотя и не смогла представить, у них появятся дети, наполовину ее, наполовину Шунмейкера.
Еще утром Элизабет мечтала, как выйдет замуж за Вилла. За человека, которого она знала и любила. Она пыталась представить, каким ударом ее известие окажется для Вилла, но и не могла представить выражение лица матери, когда она расскажет о том, что не может выйти замуж за богатейшего из женихов Манхэттена, потому что влюблена в конюха.
Элизабет на мгновение закрыла глаза, представляя, как принимает предложение Генри – если это вообще можно назвать предложением, а не сговором. Она была в ужасе от того, что увидела: ее жизнь с Шунмейкерами выглядела такой… значительной. Она представила себе, как лицо матери, в последние дни искаженное тревогой и серое от бессонницы, разглаживается и освещается гордостью. Диана наверняка будет танцевать от счастья. Она прекрасно понимала, как это привычно и естественно для нее – модно и со вкусом одеваться, всегда превосходно выглядеть. И в этом, и в следующем сезоне ее семья будет носить платья, над которыми никто не станет смеяться! И Элизабет вдруг почувствовала странное облегчение. Оно не было связано ни с радостью, ни с любовью – скорее, с уверенностью в завтрашнем дне, с чувством долга, с ощущением того, что она поступает правильно…
– Это… – Элизабет запнулась, не зная, какую форму примут слова, когда сорвутся с ее губ. – Это очень… очень мило с вашей стороны, мистер Шунмейкер.
Она заставила себя выдавить некое подобие улыбки. Через несколько секунд это оказалось уже не так сложно, потому что из всех волнений выросло чувство благодарности.
– Благодарю вас.
Генри, истолковав ее слова как согласие, чем они, собственно, и являлись, взял Элизабет за руку и повел обратно к дому. На мгновение девушке показалось, что она увидела Вилла перед домом, и почти запаниковала. Она помнила, как беспечно обозвала Генри Шунмейкера нелестными словами прошлой ночью, и чувствовала себя сейчас почти опозоренной. Ведь их руки были соединены, и, кроме того, они уже были помолвлены. Господи, какая нелепость! Затем она поняла, что человек у дома – один из конюхов Паркера Фиша, и обрадовалась, что это оказался не Вилл. Конечно, ей придется сказать ему, но не сейчас. Не сейчас.
– Мистер Шунмейкер, – произнесла она дрогнувшим голосом, пока они переходили Двенадцатую улицу. – Как вы считаете, могли бы мы держать это в тайне… я имею в виду, до званого обеда? Просто все произошло так внезапно…
Он энергично закивал головой в знак согласия, словно думал о том же самом, и затем они поднялись по ступеням. Элизабет всеми силами старалась не коснуться его и обещала себе, что скоро расскажет обо всем Виллу. Завтра.
– И, кстати… Теперь вы можете звать меня Генри, – равнодушно произнес он, остановившись у железных ворот. – Ведь мы помолвлены.
Но Элизабет не могла даже заставить себя улыбнуться ему. Она была слишком погружена в свои мысли, гадая, будет ли Вилл по-прежнему любить ее, если она станет миссис Шунмейкер…
Хорошо известно, что мужчина, прежде чем свататься к леди, должен сначала завоевать симпатию тех женщин, которым она более всего доверяет, – в первую очередь ее подруг и сестры, если таковая имеется.
Мав де Жен. Любовь и иные прихоти почтенных семей старого Нью-Йорка Дом погрузился в тишину. Даже из кухни, где сейчас должны были готовить обед, не доносилось ни звука. Диана крадучись шла по коридору, беззвучным шепотом напевая регтайм и прислушиваясь к малейшим шорохам. Ей подумалось, что, возможно, миссис Фабер, пронюхав об их плачевной финансовой ситуации, собрала вещи и сбежала, чтобы присоединиться к бродячему цирку, например, или открыть бордель в Сан-Франциско – да мало ли чем ей теперь захочется заняться. Казалось невообразимым, что, внезапно обретя свободу домоправительница предпочла бы и дальше оставаться со старым скучным мистером Фабером. Диана прокралась через коридор прислуги, не встретив ни души, и попала в гардеробную, располагавшуюся в конце длинного фойе. У девушки было такое чувство, словно она видела все это впервые. Что ж… Теперь она была бедной, у нее ничего не было, и она с восторгом осознала, что ей нечего терять.
Диана посмотрела на меховые пальто и бархатные накидки, свисавшие со стен, и поняла, что должна будет с ними расстаться. Она оглянулась на дверь, ища свой китель лейтенанта – вот его она обязана найти способ спасти – но вместо этого увидела чужую шляпу. Девушка сняла ее со стены и надела на голову. Шляпа была бы слишком велика, но пышная грива непослушных волос на голове Дианы спасла положение. На ее кудрях шляпа смотрелась великолепно. Девушка повернулась к зеркалу и решила, что при соответствующих аксессуарах вид получится очень даже богемный. Затем она выскользнула из двери гардеробной и, пройдя несколько метров по длинному коридору, вдруг увидела мужчину в черном пальто. Он стоял к ней спиной.
Диана молча приблизилась к нему, и он резко обернулся. Лицо его казалось злым и раздраженным. Диана замерла. Ей понадобилось всего мгновение, чтобы соединить в своем восприятии имя мужчины и его лицо, хотя ей было хорошо знакомо и то и другое. Аристократическая внешность и такое же имя, длинное и звучное. Тонкие красивые губы, блуждающий взгляд темных глаз…
