Ровно двадцать лет тому назад, собирая с ковра карты по просьбе Полидоро, он благодаря сбившимся простыням видел этот самый матрас вблизи. Тогда ему не пришло в голову спросить, зачем понадобилось швырять карты с постели на ковер. Дело в том, что, подбирая каждую карту, он натыкался взглядом на матрас, так что успел за короткие мгновенья разглядеть структуру ткани, бледно-оранжевый цвет и подшитые кое-где места на левом от него углу.
– Сейчас я вам представлю самое убедительное доказательство. Скажите: какой из этих матрасов больше всех изношен?
– Конечно, вот этот, – не колеблясь ответил Полидоро.
– Иначе и быть не могло! Кто еще в Триндаде способен на такую бурную страсть? Такую, натиска которой ни один матрас не выдержит? И не говорите мне, что матрас разрушили годы! В конце концов, что такое двадцать лет в истории?
Полидоро надулся от гордости.
– Как вы думаете, Мажико? – И посмотрел на служащего, будто увидел его впервые.
Веря в любовь, которую самому испытать не пришлось, Мажико подтвердил, что матрас наверняка тот самый.
Виржилио приосанился. Историк никак не мог найти слов, идущих от сердца и не нуждающихся в логике, чтобы вызвать волнение в чистом виде.
– Мы лучше всего почтим Каэтану, если допустим, что именно этот матрас был ложем всепоглощающей страсти, – сказал он без особого убеждения.
Полидоро почувствовал пустоту этой фразы, зато Виржилио подчеркнул силу самой любви, которая не угасла за столько лет.
– Я любил как невежда! Овладевал ею как турок! – Полидоро едва ли сам мог верить в свои любовные подвиги.
Его смущение подействовало на Виржилио. С фазендейро надо быть поосторожней, но так, чтобы выражение восторга не сходило с его лица.
– Вы не вылезали из постели, даже еду вам подавали в номер. Подобно домовым, проводили ночи без сна. В последние дни у вас были темные круги под глазами, вы пошли на склад и взвесились на весах – потеряли пять килограммов. Вспоминаете?
Мажико пришел в восторг от такого описания, точно он сам был его героем. Только сейчас он уразумел, что любовная эпопея, о какой он знал из романов, где герои умирали, доступна и обыкновенным живым людям.
– Какая мужская сила была у людей в старину! А сейчас только дешевое бахвальство, – сказал Мажико с таким восторгом, который не оставлял места для подозрения, что он завидует.
Окруженный восхищением, которого не разделяла одна Додо, Полидоро поднес руку к ширинке, дабы удостовериться, что у него все в порядке и он заслуживает таких похвал.
Виржилио заметил его сомнения. Чтобы отвлечь Полидоро, заключил его в объятия.
– Ах, Полидоро, как жаль, что Каэтана сейчас не может свидетельствовать в вашу пользу. Уж она-то лучше кого бы то ни было рассказала бы нам, какие чудеса вы творили тогда.
Полидоро рассеянно посмотрел на матрас. Возбуждение мало-помалу проходило. Внутренний голос не говорил ему, что он способен на чувства, какие испытывал в сорок лет. Виржилио опасался, как бы уныние Полидоро не принизило его заслугу в опознании матраса.
– Надо сейчас же восстановить этот матрас. Он неотъемлем от любовных утех, способствовал возбуждению.
Полидоро промолчал. Жизнь уходила от него сквозь дверные щели, пока Виржилио описывал комнату Каэтаны, не забывая ни одной мелочи. У Каэтаны, насмотревшейся на бразильскую нищету, ни в чем не должно быть недостатка. С каким воодушевлением Виржилио говорил о желтом кувшине с цветами из его сада! И должна быть колода карт на случай, если любовникам захочется сыграть в них по-своему! С каждой фразой Виржилио при поддержке Мажико превращался в партнера Каэтаны, не хватало только, чтобы актриса по прибытии в Триндаде заменила имя Полидоро его именем – такой вывод напрашивался из рассказанного им.
Пока эти двое углублялись в детали, которых оказалось великое множество, Полидоро чувствовал себя заброшенным.
– К пятнице номер будет готов, но кто из вас вернет мне двадцать лет? Что мне делать с этими морщинами, с болью в суставах?
И Полидоро закрыл лицо руками, вспоминая о любви, которая выражала себя, не останавливаясь ни перед чем.
Боясь потерять доверие Полидоро, Виржилио подыскивал слова, которые ободрили бы фазендейро: скажи он не то, Полидоро до конца жизни будет считать его возможности скудными. Он мучился этим вопросом под скорбным взглядом Мажико, как вдруг стук в дверь вывел Полидоро из апатии.
На пороге появился Эрнесто, забывший обиды, нанесенные в аптеке: ему захотелось взглянуть на мебель Каэтаны.
– Почему у тебя такое кислое лицо, Полидоро? Улыбаясь, он осмотрел отобранные вещи.
– Чем же вы занимались столько времени в этом паршивом подвале?
Полидоро уцепился за друга. Виржилио оказался не в состоянии освободить его от черной кисеи, мешавшей видеть мир. У Эрнесто мягкий характер, он живет простой обыденной жизнью; как знать, может, он и его вернет на грешную землю, где, собственно говоря, и пылают все человеческие страсти. Лишь возвратившись из путешествия в не всегда гостеприимную страну фантазии, сможет Полидоро с радостью встретить Каэтану в пятницу.
Он показал аптекарю матрас. Если верить Виржилио, именно на нем Каэтана и он пускали в ход зубы и ногти, чтобы дать выход желанию, отнимавшему у них разум. Справляя любовный ритуал, они невольно переносились во времена язычества, когда к услугам людей был целый сонм добрых богов. Теперь, однако, приходится признать, что двадцать лет ожидания исчерпали энергию, которую в прошлом он транжирил.
– Когда я познакомился с Каэтаной, я чувствовал себя Богом. Тело мое было как острый нож, и я волен был вонзить его в кого угодно. Никто не мог затупить острие. А теперь посмотрю на себя в зеркало и вижу, что тело не под стать моему сердцу, которое мнит себя еще молодым.
Эрнесто не хотел поддерживать такие настроения Полидоро. Он тоже чувствовал, как ноют суставы, как смерть шепчет ему на ухо слова, благоухающие гиацинтом, о том, что она готова принять его в свои объятия, что обещает ему вечность.
– Ты спасешь меня? – крикнул Полидоро, напоминая о своем присутствии.
Эрнесто некуда было податься: он был нужен Полидоро как зеркало, пусть треснувшее и потускневшее.
– Скажи, Эрнесто, куда подевалось лицо, которое ласкала Каэтана? Я постарел и обрюзг и ни в ком уже не возбуждаю страсти. А как жить без такой надежды?
Эрнесто решил дать бой собравшимся в подвале нытикам во главе с Виржилио. У него под рукой всегда была спасительная ложь, и он мог пользоваться ею мягко и милосердно.
– Хватит с нас истории Бразилии. Этак мы обречем на гибель нашу страну и себя самих, – сказал он.
Надо было поставить учителя на место; тот даже в доме Джоконды по понедельникам одаривал проституток эпизодами из истории страны, о которых те не могли слышать в начальной школе. Он и в постель-то шел с ними, спросив сначала что-нибудь из истории монархии или республики.
