— Я попросила её сказать ему только два слова: «Я потерялась!» — Эрика сглотнула. Майк подал ей бутылку воды. — Умоляла. Уговаривала. Пыталась объяснить, как это важно. Уверяла, что всё понимаю про его магистратуру и ни за что не встану на пути его светлого будущего. Но пусть она ему скажет. Два слова. А я буду ждать хоть год, хоть два, хоть пять, только пусть скажет.
— И что ответила его мать? — мрачно спросил Майк, пока Эрика жадно пила.
Она выдохнула. Сняла шапку. Тряхнула волосами. И горько улыбнулась.
— Она сказала: «Я передам, когда сочту нужным, но только с одним условием. Ты. Сама. Никогда. Не будешь. Его. Искать».
Они приехали в больницу. Майк узнал куда идти.
— Да вашу ж меня! — Эрика порылась в сумке, похлопала себя по карманам, но и так помнила, что впопыхах забыла телефон. — Хотела сказать, что позвоню, как освободимся, но не позвоню.
— Ничего, — махнул Майк. — Я подожду вас здесь.
Глава 44. Илья
Её телефон молчал.
Гудки проходили, но трубку никто не брал.
Но, как ни странно, Илья был этому даже рад. Не потому, что не знал, что сказать. Не потому, что лучше было встретиться, а не звонить. Да, лучше, Но чёртов Антон, видимо, забухал — его телефон тоже не отвечал, и чёрт его знает, когда Могилевский теперь выйдет из запоя и скажет адрес. Илья и сам знал, где искать Эрику, когда закончатся праздники. Но пока они закончатся — целая вечность пройдёт!
И он был рад, что Эрика не отвечает, потому что понимал, как ему этого будет мало — её голос. И не был уверен, захочет ли она его видеть. При встрече он бы всё понял по глазам. Но он так хотел прикоснуться к ней. Хотя бы дыханием. Пусть просто услышать в трубке удивлённое «Илья?», что набирал и набирал её номер, потому что это всё, что у него было сейчас.
Она всегда была для него больше, чем наркотик. Воздух, без которого нечем дышать. Свет, без которого он слеп. Сама жизнь. Да можно сказать, что он почти и умер без неё. И до сих пор не мог понять, как смог прожить без неё столько. Как вообще мог её отпустить. Почему тогда в нём что-то сломалось, заклинило, закоротило. Он словно умер, но ещё зачем-то жил.
Чтобы отвлечься, не сходить с ума и чем-то себя занять Илья съездил в магазин, накупил всякой ерунды: мишуры (на радость Жопи), блестящих клеящихся снежинок, которые налепил на окна, облезлую ёлку (но какая уж была) и тщетно пытался, воткнув её в подставку, придать несчастному срубленному дереву нарядный вид.
Он даже собственноручно замариновал мясо. Перемыл и сложил в большую вазу фрукты. И хотел переложить салаты из пластиковых контейнеров в салатники, но отвлёкся, забирая у Жопкинса пожёванную мишуру, а потом вспомнил про смятый лист со стихотворением и, глядя на складно сложенные в строки слова, снова взял в руки телефон.
Чем его так зацепило это стихотворение? Почему казалось таким близким?
Когда мы встретимся вновь…
Илья вздрогнул, когда телефон зазвонил в руке.
— Сын, ну давай уже впускай отца в свою крепость, а то я околел пялиться на камеры, а они на меня.
— Вот чёрт! — поторопился Илья выключить музыку и ткнул в кнопку открывания ворот. Ждал отца, называется! И не услышал, когда тот приехал.
— Честно говоря, ждал тебя раньше, — глянул Илья в опустившиеся сумерки последней ночи в году и похлопал отца по спине, обнимая.
— Ну, так вышло, — вручил ему отец пакеты, заглядывая в которые Илья лишь покачал головой:
— Кто ж всё это будет есть?
Особенно умилили его сладости: конфеты, шоколадные Дед Морозы, жевательная резинка, какие-то леденцы на палочках и хрен знает, что, да ещё всё в двойном количестве.
— Ты словно новогодний утренник в детском саду ограбил.
Но отец и ухом не повёл. Нацепил фартук и, проигнорировав предупреждение Ильи, что он уже всё купил, принялся варить свеклу, чистить селёдку и заставил сына помогать.
— Прости, если лезу не в своё дело, — глядя как тот ловко выдёргивает пальцами тонкие рыбьи косточки, присел напротив за стол Илья. — А что с Ирэн?
— Жду документы на развод, — оторвав от мотка бумажное полотенце, вытер нож отец.
— Вы разводитесь?!
— Ты же знаешь, наш брак никогда не был особо счастливым. Но как-то жили. И я даже обрадовался, когда увидел, что она прилетела за мной сюда. Думал: решила поддержать, провести с нами праздники. А она устроила мне проверку на вшивость. Наняла девушку из агентства, чтобы застукать нас в постели, — он отломил кусочек нарезанного чёрного хлеба и положив на него ломтик селёдки закинул в рот. — Был у нас в брачном контракте пункт про неверность. М-м-м, вкуснотища. Присоединяйся. Ещё бы красненького лучка к нему, — протянул он такой же бутерброд Илье. — Но самое смешное, ведь и застала бы.
— Серьёзно? — жевал Илья, хотя, честно говоря, никогда не любил чёрный хлеб. Но они и с отцом о таких личных вещах никогда не говорили. Так что всё сегодня было словно в первый раз.
— Да, — кивнул тот. — И я ведь чувствовал подставу, но эта нанятая девушка оказалась такой, — он опять замычал, то ли восхищаясь девушкой, то ли всё ещё селёдкой, — что почти не устоял.
— Почти?
— Угу. Словно бог отвёл, — он пошёл мыть руки. — В общем, с Ирэн мы разошлись миром. А где Настя? — развернулся он с полотенцем в руках.
— Мы тоже, можно сказать, разошлись миром, — усмехнулся Илья. — Честно говоря, это сразу была плохая затея.
— Ну, тебе видней, — как-то на удивление равнодушно воспринял отец новость. Так убеждал его о важности детей, да и Настя ему вроде нравилась. Но Илья не стал расспрашивать из-за чего вдруг отец изменил своё мнение. Как-то не принято у них было что ли. Уже то, что отец вообще поделился личным и разговаривал с Ильёй не только о работе, было необычно. Но отец удивил его ещё больше. — Скажи, а та девушка, с которой ты встречался в университете, где она? Я даже не знал, как её звали.
— Ты знал, — снова усмехнулся Илья, в этот раз горько. — Эрика. И это была всё та же девочка, с которой мы дружили в школе.
— Да, Эрика, — сел рядом с ним отец, а Илья непроизвольно посмотрел на телефон. — Почему вы расстались?
— Это сложный вопрос, пап. И очень неприятный для меня, — выдохнул он.
Глава 45. Илья
— Вот эти переломанные ноги, с которыми мать привезла тебя в Торонто — это же из-за неё, да?
— Пап! — подскочил Илья. — Её вины в этом не больше, чем в том, что она такая родилась. Вот этот шрам помнишь? — без труда нащупал он на лысой макушке рубец и ткнул в него пальцем.
— Да, ты с кем-то подрался. В школе.
— За неё, — кивнул Илья. — А сломанный нос?
— Кажется, дважды, насколько я помню сводки ваших новостей.
— Тоже. Поэтому, знаешь, эта сломанная нога испугала меня не больше, чем обычно. Не она виновата в том, что за неё дрались.
— Ну-у, история знает немало таких примеров, — хмыкнул отец. — Уж такие кровавые войны развязывали из-за женщин, нам и не снилось. И то, что ты дрался за неё, я могу понять. Как никогда. Я не могу понять почему шесть лет назад ты сдался.
— Неважно, — отмахнулся Илья и ушёл к окну, развернувшись к отцу спиной. — Уже неважно.
— Посчитал себя проигравшим? Посчитал, что ты выиграл столько боёв, но проиграл эту войну?
— Пап, тебе это зачем? Вот зачем? — резко развернулся Илья. — Ты никогда не спрашивал с кем я встречаюсь, с кем живу. Но, знаешь, в жизни не всегда бывает так, как мы хотим. Она вышла замуж не за меня. Родила. И, знаешь, лезть в семью, лишать детей отца — это уже немного не то, чем просто разбить кому-то за неё нос. А у неё двое детей. Близнецы. Если бы она хотела, то нашла бы способ найти меня и поговорить. Дать знать, что я всё ещё ей важен. Я никогда не прятался. Я даже телефон до сих пор не поменял. Но, наверно, я что-то сделал не так, раз оказался ей не нужен.
