– Привет, Ален. Как дела? Куда пропала? – в мои руки перекочевывает еще дымящийся кофе, которому я бы предпочла простую воду, но отказывать парню как-то невежливо.
– Да, пропустила пару дней по семейным обстоятельствам, – отвечаю уклончиво, решив, что собеседник вряд ли оценит рассказ про приезд Ваниной мамы и наше с соседом вынужденное сожительство, и не спеша бреду к лестнице, не сильно вслушиваясь в монотонное повествование Мельникова. В данный конкретный момент меня больше волнует перспектива пилить домой на общественном транспорте, потому что сбережения медленно, но верно тают, а до ближайшей зарплаты в клубе надо еще дожить.
– Пошли завтра на «Золушку», у меня как раз два билета есть.
Миша машет перед моим носом картонками, когда мы выходим на улицу, но я их не вижу. Потому что единственное, на чем фокусируется зрение – это знакомый силуэт, прислонившийся к черно-желтой ямахе. Сердце пропускает удар, в груди стремительно теплеет, и становится абсолютно не важно, что Филатов – тот еще разгильдяй и повеса.
– Я не могу, работаю! – бросаю через плечо, а ноги уже сами срываются с места и несут меня к хмурящему брови соседу.
Летящие вслед аргументы в пользу театра я благополучно пропускаю мимо ушей, потому что история о том, как наш енот Гена гонял Лидию Станиславовну, куда интереснее.
Глава 21
Иван
Осознание так же ошеломляет, как
ослепительный удар молнии, а
околдовывает ещё сильней и неумолимей.
(с) «Тайная жизнь», Паскаль Киньяр.
Вечер тянется медленно после того, как Кнопка перекидывает через плечо свою огромную спортивную сумку и убегает на подработку, о которой я, к слову, ничего не знаю. И теперь мне приходится отдуваться за двоих перед решившей устроить допрос с пристрастием мамой.
– А как вы с Аленой познакомились, Вань?
Интересуется родительница, сгружая в шестилитровую кастрюлю нарезанную соломкой ветчину и оливки, как будто собирается кормить солянкой целую роту солдат. А я растерянно тру кончик носа, становясь перед дилеммой: рассказать правду или на ходу сочинить какую-нибудь романтичную историю.
В кои-то веки побеждает честность.
– Я принял ее за уборщицу из клининговой фирмы, а она окатила меня стаканом с кофе, – мама даже отвлекается на пару секунд от разделочной доски, чтобы убедиться в том, что я не шучу, и длинно так, горестно вздыхает.
– Да, умеешь ты за девушками ухаживать, сын.
От дальнейших нравоучений, приправленных ядреным сарказмом и рассуждениями на тему, какой Иванушка – дурачок, меня спасает покоящийся на столе телефон. И в этот раз я даже готов петь Лагутину дифирамбы, правда, недолго.
– Го в «Чернила», там у них шоу новое сегодня, – с энтузиазмом вещает товарищ, а я верчу в пальцах брелок от ямахи и не знаю, чего мне хочется больше: вспомнить студенческие времена и как следует оттянуться или остаться дома и смотреть какую-нибудь тупую американскую комедию, вроде «Мачо и ботана».
– Не знаю…
– Так, чувак, я не знаю, кто ты и куда дел моего друга, но мне нужно, чтобы через полчаса Филатов Иван Геннадьевич стоял перед входом в клуб, желательно, с двумя банками энергетика, потому что я ни фига не спал после смены. Понял?
– Да привезу я тебе твой «Ред Булл», – ухмыляюсь уголком губ и отбиваю звонок, в красках представляя старый добрый загул и ощущая, как постепенно выравнивается градус настроения.
Полчаса, и я торможу у парковки перед широко известным среди тусовщиков заведением, где яблоку негде упасть. Автомобили стоят вплотную, а неумехе, бросившему свой лексус поперек и занявшему целых три места, было бы неплохо настучать по пустой голове. Но, к моему величайшему сожалению, номера телефона этот баран не оставил. Так что я паркую свой байк с торца здания и направляюсь к служебному входу, по пути осушая банку с колой и вызванивая Захара, который, судя по грохочущей музыке и женским голосам на заднем фоне, уже неплохо развлекается.
– Добби, наконец-то, свободен, а, Фил? – орет во всю глотку Лагутин, оглушая сидящих рядом девчонок, подозрительно напоминающих Катю и Свету, собиравшихся с нами на Майорку месяц назад. Пока я пытаюсь сообразить, зачем этот балбес просил энергетик, если он цедит третий по счету коктейль с молочно-оранжевыми прослойками и выглядит более чем довольным жизнью. – Тебя мама до утра отпустила? А жена против не будет?
– Идиот, – цежу сквозь зубы я и бахаюсь на диван с искренним убеждением, что надо либо менять друзей, либо кондицию.
– Так он женат? – разочарованно выдыхает Света, заставляя меня думать, что вечер в компании Ченнинга Татума и Джоны Хилла был бы более предпочтительным.
Проглотив иронично-злобный ответ, я изучаю меню и разрываюсь между цезарем с курицей и большим сочным гамбургером, когда перед моим носом сначала материализуется стакан с яблочным соком. А потом рядом усаживается Феликс, которого я, действительно, рад видеть. И чего я точно не хочу знать, так это того, что у него на губах делает отвратительно-яркая розовая помада.
– Слава богу, ты приехал! – жмется ко мне друг, опасливо косясь на кокетливо улыбающуюся Катю, и мне даже становится немного жаль бедолагу. Раньше я и сам частенько бывал в его шкуре.
– Я еще чего-то не знаю? – передаю товарищу салфетку, недвусмысленно намекая на то, что стоит удалить боевой раскрас, и готовлюсь выслушать душещипательную историю.
Но появляющийся между столиками в трех метрах от нас ведущий вносит определенные коррективы. Парень оттягивает и отпускает подтяжки, возвращающиеся со звонким щелчком на место, и начинает вещать приятным низким голосом.
– Я знаю, вы все этого долго ждали! Оригинальное шоу, яркие номера и… новая участница!
Зал взрывается оглушительными аплодисментами, мягкий синий свет заливает полукруглую сцену, на которой в ожидании музыки замерли четыре танцовщицы. Я же впиваюсь не верящим взглядом в изящную хрупкую фигурку с левого края и понимаю, что я – идиот…
Потому что только полный кретин может каждый день смотреть на девушку и не видеть, какая она невероятная.
Я озадаченно тру глаза, пытаясь избавиться от галлюцинаций, но сомнений быть не может. Это именно Васька отбивает ритм невысоким каблуком черного шнурованного ботинка, а двести посетителей, из которых треть, если не половина – мужчины, оценивают стройные ноги в кожаных брюках и аккуратную аппетитную грудь в ни черта не скрывающем черно-красном корсете. И мне совершенно точно хочется оторвать руки горе-портному, пришившему ярко-алый бантик посередине.
– Это, что, твоя Кнопка? – забыв о хороших манерах, Захар неучтиво спихивает Катю со своих коленей, и, опрокинув остатки коктейля, громко свистит. – Ни фига себе чика!
От мощного удара в челюсть Лагутина отделяет всего пара секунд и здравомыслие Феликса, железной хваткой вцепляющегося мне в предплечье и зло шепчущего «Остынь!». Обуздать шкалящий гнев не получается и, убедившись, что из уроков Григорича о дыхательной гимнастике я не усвоил ровным счетом ничего, я со всей дури впечатываю кулак в стол. Подпрыгивают на диване девчонки, жалобно звякает стеклянная посуда, и только после этого постепенно отпускает. Когда саднящая тупая боль сковывает стесанные костяшки, а из фокуса пропадают странные красные пятна. По крайней мере, потребность засветить другу в глаз медленно исчезает.
– Угу.
Я глухо бурчу, допивая чужой сок, и пеняю лишь на себя. Кто мешал узнать у Аленки, куда она собирается? Чем интересуется, чем увлекается, чем дышит, в конце концов? Задал бы пару вопросов, не сидел бы сейчас, как баран, и не пялился на новые ворота.
Пока я увлеченно занимаюсь самокопанием, мелодия из какого-то Бродвейского мюзикла набирает темп, а шоу – обороты. И я с размаху врезаюсь в эту новую реальность, залипая на отточенных движениях тонких, но сильных рук. Ищу, чем залить разгорающийся внутри пожар, заново изучая тонкую талию и крутой изгиб округлых бедер. И тону в завораживающем блеске нереальных голубых глаз.
