– Не убейте друг друга, ладно? – Иван дергает меня за прядь, отвлекая от навязчивых мыслей улизнуть вместе с ним, и, наклоняясь, доверительно шепчет: – будешь хорошо себя вести, привезу тебе чупа-чупс.
Гадская фантазия рисует совсем не те картины, которые полагается представлять пай-девочке, а расползающаяся на губах у Филатова довольная ухмылка лучше всяких улик подтверждает его злоумышленные намерения. Так что я не гнушаюсь подвернувшимися под руку «Принципами корпоративных финансов» и пытаюсь нанести обнаглевшему индивиду тяжкие телесные.
– С варениками будь аккуратней, я тебе вместо вишни положу перец. Кайенский.
Мои жалкие угрозы на это двухметровое безобразие не производят никакого впечатления, потому что он начинает улыбаться еще шире и, стиснув меня в медвежьих объятьях, чмокает в нос.
– Ты – чудо! – заявляет этот балбес на прощание и скрывается за дверью, пока я тщетно пытаюсь подобрать подходящие слова. Не получается. И даже присутствующие в моем лексиконе заковыристые проклятия почему-то испарились без следа.
– Алена, иди пить чай!
В то время как мы препирались с несносным соседом, Агата Павловна уже успела заварить черный байховый и полить разогретые в микроволновке сырники. И я отчего-то снова чувствую себя пятилетней девочкой, забравшейся с ногами на стул на бабушкиной кухне и уминающей за обе щеки румяные пушистые пирожки.
– Совсем он тебя не кормил, что ли? – чересчур заботливая женщина окидывает критичным взглядом мою тушку и, негромко цокая языком, ставит передо мной тарелку с дымящейся овсянкой. – Молодежь. Глаз да глаз за вами нужен.
Отпираться бессмысленно, как и доказывать, что у меня хорошие гены и завидный обмен веществ, поэтому я сметаю завтрак подчистую, радуясь, что Агата Павловна не видела, в каких количествах я могу поглощать папин шашлык или бабулину жареную картошку с грибами. А потом мы принимаемся за лепку капризных вареников, и я морально готовлюсь к тонне замечаний, которые непременно посыпались бы на меня дома, но и тут потенциальная свекровь меня удивляет.
– Молодец, Алена, – авторитетно выдает Филатова-старшая, изучив плотно сомкнутые края теста, и никаких тебе «раскатывай тоньше, Васька» или «смотри, у тебя сок вытекает». Пожалуй, еще пару таких дней, и я запишу сотку очков в ее копилку.
– А как вы с Ваниным папой познакомились? – спрашиваю, поддавшись своему неуемному любопытству, и тут же жалею, потому что губы Агаты Павловны моментально смыкаются в тонкую линию. Правда, уже через пару секунд ничто не свидетельствует ни о ее недавнем замешательстве, ни о мелькнувшей в карих глазах грусти.
– По глупости, – насмешливо фыркает эта ухоженная и очень красивая женщина, и я в полной мере ее понимаю.
Я в невесты Ивана тоже не от большого ума записалась.
– Я стюардессой после выпуска работала, а он пилотом был. Высокий, статный, все девчонки наши на него слюни пускали, а он меня выбрал. Я и не верила поначалу, потом от счастья не видела ничего вокруг, – спокойно повествует Филатова-старшая, а я замираю на миг и внутренне съеживаюсь в ожидании подвоха, потому что знаю от соседа, что отец с ними никогда не жил. – Летали в одном экипаже, на свидания бегали и даже ночевали в одном номере, пока начальство на все это сквозь пальцы смотрело. А потом выяснилось, что у него уже жена и ребенок. Я к тому моменту забеременеть успела, ушла из авиации и переехала к родителям из северной столицы…
По-новому изучаю эту сильную женщину со стальным стержнем внутри, подмечая и суровые складки в уголках губ, и редкие морщинки вокруг глаз, и не перестаю ей восхищаться. А через полчаса возвращается Ванька, и мы все усаживаемся за накрытый стол. И все течет по намеченному плану до того момента, пока Агата Павловна не опускает с громким звяканьем сахарницу и торжественно не объявляет.
– Дети, а давайте запланируем свадьбу? Через месяц! В субботу в загс сходите, заявление подадите…
Только что отправленный в рот вареник становится мне поперек горла, вилка падает на пол, и мы с соседом синхронно опускаемся ее поднимать, сталкиваясь под столом лбами.
Как говорится в пословице: «Вот и приплыли тазики!»
Глава 23
Иван
Я не доверяю свадьбам —
всё заканчивается браком.
(с) к/ф «Теория лжи».
– Филатов, я тебя убью! – ожесточенно шепчет Кнопка, потирая ушибленное место, я же залипаю на ее чувственных, изящно очерченных губах. И мне нет совершенно никакого дела до того, что из окружающего мира пропали все звуки, потому что сейчас значение имеет только очаровательная ямочка на левой щеке и выпирающие острые ключицы.
До вилки мы с Аленкой дотрагиваемся одновременно, и от соприкосновения наших пальцев меня прошибает мощнейшим электрическим разрядом, а язык прилипает к нёбу. Вот уж не думал, что устроенный для матери спектакль так быстро перерастет во что-то реальное.
– Так что насчет загса? – не унимается моя деятельная маман, когда мы с Васькой по очереди выныриваем из-под стола, и мне приходится легонько сжать ладонь Кнопки, надеясь, что девушка не сорвется и не раскроет нашу с ней маленькую грязную тайну.
– Мы не торопимся, мам, Алене университет еще надо закончить, а вот после выпуска… – я затыкаюсь на полуслове, потому что мне в бедро втыкаются четыре зубчика той самой вилки, и еле сдерживаюсь, чтобы не взвыть. Мелкая зараза, блин.
– Такими темпами внуков я не дождусь, – не замечает моих физических страданий родительница и, показательно вздохнув, наливает в бокал специально припасенного для торжественного случая красного вина. – Хоть напьюсь с горя.
– А тебе нельзя. Дети должны быть здоровыми, – адресую пассаж Аленке, выдергивая у нее бутылку, в которую она вцепилась обеими руками, и с довольной ухмылкой отодвигаю алкоголь на край стола.
– Какие дети?
– Которых ты мне родишь, – Васька пару раз изумленно моргает, а потом снова вонзает металл в мое многострадальное бедро, но я не в обиде. Вид ее алеющих, словно маки, щек стоит того, чтобы капельку потерпеть.
Остаток ужина я провожу под аккомпанемент выразительного сопения матери и красноречивых Аленкиных взглядов, обещающих мне кары небесные и кровавую расплату. Только настроение упорно стремится все выше и выше, а хмурящуюся Кнопку так и хочется взвалить на плечо и утащить в спальню, что я и делаю после того, как она сгружает тарелки в посудомойку.
– Филатов, ты обалдел? – тихим шепотом ругается девчонка, и смотрится это до невозможного смешно и совсем не грозно.
– Что сразу Филатов?
– Какие, на фиг, органы записи актов гражданского состояния? Мы так не договаривались! – рассерженно шипит Аленка, намереваясь высказать все, что она думает о моей безответственной и беспринципной персоне.
Но я не даю ей такой возможности, обхватывая тонкую лодыжку двумя пальцами и дергая Кнопку на себя, отчего она падает на подушки и замолкает. Я же нахально пользуюсь ее секундным замешательством и нависаю сверху, удерживая часть веса на локтях. Приклеиваюсь к невероятной синеве ее красивых глаз и не могу оторваться, все глубже увязая в непонятных чувствах, которым сам не могу дать названия.
– А, может, договоримся? – хрипло роняю, пугая Ваську своими шутками, которые больше не шутки, и подчиняюсь естественной, как кислород или вода, потребности.
Сначала я осторожно пробую пухлые приоткрытые губы на вкус и смелею, не получая ровным счетом никакого сопротивления. Углубляю превращающийся в ненасытный поцелуй, попутно фиксируя Аленкины запястья над головой, прижимаюсь к ее дрожащему телу своим и, кажется, слышу, как с лихим свистом съезжает моя крыша.
Терпкое желание растекается по венам, перемешиваясь с невыразимой нежностью, и подталкивает ближе к обрыву. Уговаривает сжимать пальцами голые предплечья и прикусывать синюю жилку, бьющуюся рядом с ключицей. И я подчиняюсь примитивным инстинктам, требующим сделать эту девушку своей, подцепляю край хлопчатобумажной майки на тоненьких бретелях и тяну ткань наверх, не сразу соображая, что мы больше не одни в наполненной напряжением комнате.
