– Дети, вас во сколько завтра будить? Ой!
Наполненный бодрым энтузиазмом голос выливается на нас с Васькой ушатом колодезной воды, и мы отскакиваем друг от друга как пойманные с поличным школьники, евшие вместо борща – чипсы. Мама всезнающе улыбается и, выразительно изогнув бровь и погрозив мне указательным пальцем, скрывается за дверью. Я же никак не могу отделаться от липкого разочарования, заполняющего ноздри, легкие и рот.
Для того, чтобы понять, что романтический момент безнадежно упущен, не нужно быть Нострадамусом. Достаточно лишь краем глаза глянуть на озабоченную Кнопку, возводящую барьер из подушек и одеял между двумя половинками кровати. И витиевато так, непечатно ругнуться.
– Ален, ты серьезно? – я присаживаюсь на свою сторону постели и, устало вздохнув, изучаю этот апогей абсурда. – По-моему, советский кинематограф плохо на тебя влияет.
– Надо разграничить это безобразие раз и навсегда, – серьезно повторяет она за ветеринаром Любешкиным и продолжает увеличивать пушистую тканевую гору.
– А ты себя от меня защищаешь, или меня от себя? – вопрос мелкой явно не нравится, потому что мне в нос тут же прилетает подушка, а за ней шипящее «не беси».
Так мы и укладываемся в неловкой колючей тишине по разные стороны баррикад, чтобы наутро снова проснуться, тесно прижавшись друг к другу. И несколько минут я даже успешно делаю вид, что не знаю, почему моя ладонь покоится у Алены на животе. После чего Кнопка без единого слова выскальзывает из кровати и, наскоро приняв душ, отправляется закрывать какие-то там хвосты, образовавшиеся из-за ее академа.
– Вань, девочку-то не обижай, – задумчиво произносит мама, когда мы с ней остаемся одни на сверкающей белизной кухне, и расставляет передо мной тарелки с геркулесовой кашей и золотистым омлетом. И я ума не могу приложить, где и когда успел провиниться, если последнее время вел себя как образцово-показательный семьянин, блин.
– И не собирался, – кошусь на родительницу исподлобья и обильно поливаю клубничным вареньем хрустящий французский багет. Кажется, моя жизнь становится все страньше и страньше.
Разрядку для тела и отдых для ума я, по обыкновению, ищу у Григорича. Пашу до седьмого пота, остервенело колочу грушу и первый раз с возобновления тренировок умудряюсь провести спарринг с Волковым в ничью. Ликующая радость заполняет грудную клетку, адреналин все еще гуляет в крови, и я не могу отказать себе в удовольствии подколоть друга.
– Стареешь, мужик?
– Не дождешься. Мы просто с Лизкой всю ночь не спали, вырубает на ходу, – краешком рта ухмыляется Саня и широко протяжно зевает, тем самым подтверждая свои слова. И вот теперь я по-черному ему завидую, в красках представляя, чем мы могли заниматься с Кнопкой до самого утра вместо того, чтобы путаться в многочисленных простынях и покрывалах.
– Оставь интимные подробности при себе, пожалуйста, – недовольно бурчу не потому что могу открыть что-то принципиально новое, а потому что чувствую себя дураком, который не знает, с какой стороны подступиться к понравившейся девушке.
С Волком мы прощаемся на выходе из спортзала, и я проглатываю вертящиеся на языке вопросы, вроде «как правильно делать комплименты», «какой подарок можно считать идеальным» и «чем удивить потенциальную пассию». Засмеет ведь.
Подтянув выше воротник серой с желтыми полосами толстовки, я отказываюсь от приглашения на чай и домашние блинчики и решаю пройтись пешком в надежде на то, что и голова заодно проветрится. Неспешно фланирую мимо витрин бутиков, миную тележку с мороженым, для которого слегка прохладно, и глазею на новую коллекцию посуды через стекло. Бросаю монетку в шляпу уличным музыкантам, вполне сносно перепевающим «Арию», и останавливаюсь перед киоском с цветами, не в силах сделать выбор из всего этого пестрого великолепия. Так что пальцы сами нащупывают брошенный в задний карман джинсов гаджет и набирают номер человека, который точно сможет мне помочь.
– Лизка, привет! Да все в порядке у меня, че ты начинаешь? Нет, мы с мамой не поубивали друг друга, Захар не загремел в ментовку и с Саней твоим все замечательно. Как раз мчит к тебе на крыльях любви, – терпеливо пережидаю небольшой водопад сарказма и, выдержав паузу, обрекаю себя на вечные шутки. – Ты ж Ваську хорошо знаешь? Скажи, какие цветы она любит?
Спустя пять минут красноречивого молчания и леденящее душу обещание закопать мою долговязую тушку на кладбище, если я обижу Алену, я становлюсь счастливым обладателем букета нежно-розовых японских пионов. Завернутых в простую бумажную упаковку, перевязанных тонкой ярко-вишневой лентой и вызывающих явное восхищение, у девушки, мнущейся в очереди за мной.
Спасибо, Истомина, я искренне верил, что ты не бросишь в беде своего непутевого администратора. Пусть, и бывшего, да.
Глава 24
Алена
Конечно, я за паранормальные явления.
Конечно, я за лешего... За русалку... За кикимору…
Я не могу быть против папы, мамы и сестры!
(с) ТВ-шоу «Убойной ночи».
– Земля вызывает Кнопку, Земля вызывает Кнопку!
Вот уже пять минут Лилька крутится перед моим носом, активно размахивая ярко-алой тряпкой, которую представляет из себя наш новый костюм, а я не замечаю ничего вокруг. Витаю в облаках, до сих пор чувствуя на губах вкус Ванькиного поцелуя, и никак не могу избавиться от любезно подброшенных воображением вариантов событий, которые, вероятно, воплотились бы в жизнь, если бы в спальню не зашла Агата Павловна.
И если одна часть меня расстроена тем, что нас с соседом вчера прервали на самом интересном, то другая часть искренне благодарна Филатовой-старшей. За то, что мы не перешагнули границу, за которой все стало бы по-другому. Я бы начала ревновать Ивана даже к фонарному столбу и непрестанно сравнивала бы себя (хоть я и так это делаю) с вереницей моделек, инста-див и прочих гламурных чик, которые его окружают. А он бы, скорее всего, поставил очередную зарубку на ножке кровати и двинулся бы дальше в свободное плавание – соблазнять обделенных его вниманием девиц. И я бы страдала дома, пересматривая по десятому кругу «Секс в большом городе», заедала бы полученный стресс ведром бананового мороженого и кляла бы всех представителей мужского пола на чем свет стоит. Так, стоп, Васильева! Соберись!
– Алена-а-а! – щелкает меня по носу Зорина, отвлекая от безрадостных мыслей и, схватив за руки, тащит вверх. – У нас еще два прогона, а ты как сонная муха.
Встряхнувшись, я поправляю затянутые в высокий хвост волосы и леплю на губы профессиональную улыбку, которую отрабатывала годами. Так и не скажешь, что полминуты назад я занималась глубоким самоанализом и выедала себе мозги чайной ложкой.
Несмотря на душевный разлад, движения сегодня получаются выше всяких похвал, и я впервые с опробования довольна собой. И, как показывает реакция девчонок-танцовщиц, не зря: одобрительно машет головой Лола, радостно хлопает в ладоши Лина и даже вечно недовольная всем миром и моей персоной, в особенности, Лана молчит. И я глубоко выдыхаю, стряхивая с плеч напряжение, приподнимаюсь на цыпочки и собираюсь поблагодарить Лильку за помощь и шефство, когда по относительно небольшому помещению прокатывается знакомый голос.
– Так вот как ты в библиотеке сидишь, да, Ален? В поте лица грызешь гранит науки, что называется, – заглянувшая на огонек Лариса в серой водолазке под горло и наглухо застегнутом пиджаке в клубе смотрится дико. Примерно, как туземец из Африки смотрелся бы на красной дорожке в Каннах. И я не удерживаю короткого смешка, представляя сестру получающей Оскар в юбке из соломы и открытом ярко-салатовом лифе. Вот это была бы умора!
– А я тут подработку нашла. Я разве не говорила? – беспечно перекатываюсь с пяток на носки и обратно и строю умильную мордашку, глупо надеясь, что все рассосется само собой и Лара по щелчку пальцев исчезнет из «Чернил», как будто ее здесь и не было никогда.
