— Прости! — Одариваю ее дежурным оскалом и, подхватив поднос, спешу прочь, но тут же налетаю на Харма. Он перехватывает мое запястье и, нависнув над Катей, объявляет:
— Мы с тобой расстаемся.
— Что? — По инерции она все еще улыбается, но отчетливая бледность проступает даже сквозь грим. — Ты что несешь, Харм?
— Мы с тобой расстаемся, — невозмутимо повторяет он и подтаскивает меня к столику. — Потому что я хочу встречаться с ней.
Меня парализует от испуга — мысли и чувства приходят вразброд, сознание сохраняет только тепло его руки и звериный ужас. Что он делает. Что?
— Что за прикол, Харм? Ты обкурился? Ты ее даже не знаешь! — урезонивают его друзья, но он демонстративно переплетает наши пальцы.
— Я знаю ее.
Растерянность, испуг, боль, ненависть — все это я читаю во взгляде Кати, устремленном на меня, и с опозданием осознаю, в какой лютый треш втянул меня Харм.
— Мы не знакомы! Молодой человек, вы что… — Я глупо хихикаю и тут же понимаю, что совершила ошибку: в его глазах загорается ледяной огонь, и широкая улыбка на контрасте с ним кажется дьявольской.
— Ты успела все забыть? — выдает он, изображая сожаление, и поворачивается к ребятам: — Она врет. Забыть меня невозможно. Нужен пруф? У нее есть татуха в интересном месте. «I wanna become Harm for you…» Откуда я знаю? Сам и набил. А потом мы потрахались.
Глава 28
Его фраза раздается в паузе между треками и разносится на весь зал, и присутствующие как по команде пялятся на меня. Я бы предпочла провалиться под землю и умереть, но вместо этого переминаюсь с ноги на ногу и судорожно соображаю.
Оправдываться и врать бесполезно — в ясных глазах Харма отчетлива видна решимость задрать мне юбку и подкрепить слова доказательством, если я снова его оттолкну.
Голова гудит.
Друзья Харма глядят на мой вырез и похабно лыбятся, сам он сияет, как принимающий поздравления молодожен, а по щекам моей подруги катятся черные слезы.
На грудь камнем давит вина. Она же никогда меня не простит!
Эти отношения были для нее настоящими — мне ли не знать.
Но проблема в том, что для меня они важнее воздуха.
Я прислушиваюсь к себе и не нахожу причин уступать — все годы нашей дружбы с Катей я не чувствовала локтя и не совершила бы «падение на доверие», стой она за спиной.
Тогда как Харм… Он обязательно, несмотря ни на что, поймал бы меня и удержал.
Когда-то я была слишком зависима от чужого мнения и не смогла признаться Кате, что влюбилась в этого странного парня. И мне жаль, искренне жаль, что в итоге все вышло именно так.
Катя мучительно всматривается в наши лица в поисках ответов, и я сдаюсь — ничего не изменишь, и я бы не стала менять.
— Это правда… — Я опускаю голову, и теплый палец гладит мое онемевшее запястье. — Все так, как он говорит.
— Вы просто гребаные уроды. Что одна, что другой… — Катя вскакивает из-за стола и опрометью выбегает из зала. Ни Харм, ни его друзья не предпринимают ничего, чтобы ее остановить.
Я отлично понимаю: в душе Кати разверзается ад, срываюсь с места, но Харм не отпускает.
— Пусть уходит.
— Что ты натворил? — кричу я, но он безмятежно пожимает плечами.
— Сказал ей правду. Зачем тянуть?
— Но не так же! Ты совсем не видишь краев? Так нельзя… — С усилием разгибаю его пальцы и освобождаю руку, бегу через танцпол и чувствую спиной его насмешливый взгляд.
Гремит музыка, пьяная нечисть отрывается на всю катушку, мои эмоции тоже прибавлены на полную громкость.
Но в груди вместо опустошения и боли трепещет новая сила, а по венам разливается адреналин.
Распахиваю заднюю дверь, и студеный воздух возвращает ясность мыслей. В десяти метрах от меня Катя набрасывает на плечи пальто и вытаскивает из сумочки брелок.
Я умоляю ее выслушать меня, но она перебивает:
— Браво, Ника! Браво. Нет слов… Посмотрим, как ты сможешь сдать зимнюю сессию… — Показывает мне средний палец, скрывается в машине и заводит мотор. Взвизгнув шинами, ее «Mini» резко трогается, подмигивает стоп-сигналами и исчезает за углом.
— Вот черт… — Прислоняюсь лопатками к бетонному забору и без сил сползаю вниз.
В ушах звенит от внезапно свалившейся тишины, изо рта вырываются облачка пара. Кожа покрывается мурашками, но я не ощущаю холода.
Первая ноябрьская ночь накрыла город, ветер присмирел, снежные тучи рассеялись.
Стоянку освещает одинокий фонарь, а над ним раскинулось черное угрюмое небо с дырками звезд.
Отчаяние отступает, его сменяет потрясающая, невыносимая легкость.
Угроза Кати меня не пугает — ее отец многим обязан моему, а если он что-то забыл — Артем обязательно напомнит. Но… видит бог, я не хотела затевать войну с девочкой, которую знаю с детства. Ума не приложу, почему все вышло именно так.
— Придурок… — Я бью кулаком по обледеневшему асфальту, и последствия другого удара дают о себе знать резкой болью в костяшках. — Вот сволочь…
Харм полностью оправдывает выбранный им ник — как только он появился, вокруг меня начал рушиться мир. Папа, дом, положение в обществе… Перспективный жених, а теперь вот — подруга…
Из клуба вываливается компания пьяных парней — они останавливаются неподалеку, потягивают пиво из бутылок, курят и заинтересованно косятся — чертово платье явно не рассчитано для сидения на корточках, но мне плевать: меня тоже не спрашивали, готова ли я к таким крутым поворотам судьбы.
На бетонную стену падает тень, Харм накрывает мои колени своей курткой и садится рядом.
Достает из пачки сигарету и, прикрыв ладонью огонек, закуривает. Глубоко затягивается, смотрит в небеса, выдыхает белый дым и по старой традиции передает сигарету мне.
Я подношу ее к губам и снова и снова вдыхаю яд — легкие холодит, на белом фильтре остается красный отпечаток помады.
— У тебя поставленный удар. В понедельник произведу в гимназии фурор… — смеется Харм, забирая у меня окурок и давит его массивной подошвой ботинка.
Мы сидим, соприкасаясь плечами, и его тепло напоминает о чем-то родном, постоянном, настоящем и очень нужном.
— Не надо было ее впутывать, Даня… Если тебе было интересно, как идут мои дела, мог бы спросить напрямую. Встретить возле универа и поговорить. Или забрать… обратно… к себе. — Я всхлипываю и борюсь с рыданиями, спазмом сжавшими горло. — Зачем ты соврал мне про маму и свою тяжелую жизнь?
— Какой мудила будет о таком врать? — искренне удивляется он, и я мямлю:
— Катя сказала, что…
— Катю я водил в дом тетки — та свалила на отдых. В гостиной над камином висит портрет, и Катюха подумала, что на нем — моя мать. Я не стал вдаваться в детали. Думаешь, у меня были бы шансы, приведи я ее к себе на хату?
Я разглядываю профиль Харма, его волосы, ресницы и губы, и воображение играет со мной злую шутку: я представляю, как он целовал Катю, как шептал ей на ухо всякий бред, какими глазами смотрел на нее, когда они… Трясу головой, и картинка исчезает.
Я рада, что Катя ушла. Уйти должна была именно она.
— Ты все равно просчитался, Даня. — Я горько усмехаюсь и упираюсь затылком в холодный бетон. — Она не подозревает даже, как я задыхалась и плакала без тебя. Как вытаскивала себя за волосы и заставляла жить дальше. И рассталась с Артемом потому, что… после тебя знаю, как должно быть, а с ним было не так. Я мечтала, чтобы ты пришел и обнял. И погулял со мной по площади. И пригласил на танец. На столе… — Пережитые обиды вырываются на волю, и я реву: — Ты же на самом деле добрый. Ты тоже переживаешь. Зачем эта маска? Просто расскажи, и я пойму!
— Не плачь. Хватит… — Харм дергается, зарывается носом в рукав и матерится.
Нахожу в кармане фартука салфетку с логотипом «Бессонницы» и протягиваю ему. Он запрокидывает голову, закидывается еще одной таблеткой и несколько минут сидит молча, утирая салфеткой кровь.
— Что с тобой происходит на самом деле? Что за таблетки ты пьешь? — наседаю я; Харм в раздрае, и сейчас от него можно добиться внятных ответов.
