волосы! — пролепетала она. — Как солнышко, горят.
— Хорошая у тебя невеста, Глеб, — вдруг сказал Лева.
Его старший брат поперхнулся и закашлялся, бросив на меня смущенный взгляд.
— Это потому что я часто бегаю к тебе, они решили… — попытался он оправдать высказанное предположение.
Я улыбнулась:
— Понятно! Лев, мы с твоим братом просто друзя.
— Вы что, не поженитесь? — ахнула Лена расстроенно.
— Нет, — покачала я головой. — Нам и так хорошо.
— Глеб, ты не женишься на Маше? — в последней надежде спросила Лена у брата.
Но он ушел от ответа:
— Так, дайте-ка нам пройти, мы вообще-то завтракать собирались…
В доме у них было просто, но чисто, как и прежде. Пахло едой, деревом и рабочей одеждой. Я разулась, вымыла руки детским мылом — древний сельский умывальник стоял прямо в прихожей — и вошла в кухню. Там суетилась мама Глеба, Татьяна Васильевна. У нее было такое сосредоточенное и немного усталое, но очень доброе лицо.
— Здравствуй, Машенька! — поприветствовала она меня. — Как ты поживаешь, моя хорошая? Глеб сказал, ты в институт поступила?
— Да, на ин. яз.
— Вот умничка какая! А он, оболтус, не хочет учиться. Может, хоть ты его образумишь?
— Постараюсь! — кивнула я и улыбнулась другу.
Татьяна Васильевна выдала нам заварку, кипяток, творога и блинов. И варенья, конечно. Моего любимого, вишневого без косточек. И ушла. Мы остались вдвоем.
— Твоя мама права, — осторожно начала я, закручивая две ложки творога в блин. — Насчет учебы.
— Маш, не начинай, пожалуйста, — вздохнул он. — Я все уже решил. Учиться пойду оттуда.
— На военного.
— Ну да.
Я вздохнула и откусила блинчик, а потом положила в рот одну вишенку из варенья. Прожевала, проглотила, хитро улыбнулась:
— Все равно буду.
— Что будешь?
— Начинать. Я же обещала помогать тебе стать таким, как прежде.
— Это был неэффективный Глеб, нет смысла становиться им.
— А какой Глеб эффективный? Который только о деньгах думает?
— Я не только о деньгах думаю.
— А о чем еще? Вот так же много, как о них.
— Даже больше.
— Так о чем?
— Не могу сказать, — он уткнулся в кружку, а потом попытался увести разговор в сторону: — А ты, Маш? О чем мечтаешь? Ну, вот, когда выучишься..?
— Так, погоди, что за секреты между друзьями? Говори, о чем так много размышляешь?
— А то ты сама не знаешь!
— Нет. Честное слово!
— Ну подумай.
Я нахмурилась.
— А пока думаешь, ответь на мой вопрос. Какие у тебя планы на жизнь?
— Я… работать буду… ну, наверное, замуж выйду, заведу детей… Еще хочу дом и путешествовать… В общем, банальщина всякая. А у тебя?
— А мне почему-то трудно планировать. Как будто я сижу в яме, а меня просят описать горизонт. Мой горизонт — круглый, с черными краями. Из него немножко видно небо, но оно недостижимо. Мне кажется, когда я выберусь из ямы, то горизонт станет совсем другим, а пока все, что я могу планировать — это вылезти.
— Расскажи мне про свой малый горизонт.
Он какое-то время молчал, жуя блин, но потом нехотя ответил:
— Помочь родителям. Одежды купить… приличной. Смартфон, комп, машину… Я понимаю, что все это не тянет на цель жизни, но это болит, и давно. Как старая мозоль. Не могу я больше с ней ходить.
— Но все равно, есть же что-то еще… Вот небо, например — что там? Стать спелеологом?
Глеб фыркнул:
— Да кому они нафиг нужны?
— А причем тут кто-то? Мы же про тебя говорим. Если бы тебе не нужно было зарабатывать деньги, чем бы ты стал заниматься?
— Думаю, что ничем. Катался бы на яхте по Средиземному морю.
— С девчонками? — засмеялась я.
— С одной… девчонкой, — ответил он серьезно.
После завтрака он пошел проводить меня до моего крыльца.
— Глееб, — проблеяла я. — Ну скажиии..!
— Что?
— О чем ты много думаешь?
— А почему ты меня не целуешь? — спросил он совсем невпопад.
— Чего?!
— Ну, вот, Леву же поцеловала, и Ленку…
— А… ты тоже хочешь? — спросила я растерянно.
— А чем я хуже?
— Ладно, — все во мне затрепетало.
Я положила ладони ему на плечи и привстала на носочки, а Глеб положил руки мне на талию и наклонил голову, только почему-то не щекой, а носом ко мне. Я все же извернулась и чмокнула его в скулу. Его объятия сомкнулись чуть крепче, но так, как на улице, он меня не выжимал. А потом его горячие сухие губы коснулись моей щеки, и он замер, тяжело дыша. Мне показалось, что так прошла целая вечность, но я почему-то не могла пошевелиться, будто боялась испортить момент… или не хотела? Наконец Глеб отмер, его губы заскользили по моему лицу, ближе к губам, но тут вдруг хлопнула калитка, и нас окликнул голос Дениса Уварова.
ДЕНИС
«С*ка!» — такая была первая моя мысль, когда я вошел в калитку Сорокиных. Гаденыш времени не теряет… А впрочем, чему удивляться? Я бы на его месте еще немного ускорился. Такие у этого маргинала козыри на руках, а он сиськи мнет… Ну ничего, я еще покажу ему мастер-класс по соблазнению невинных овечек…
— Привет! — крикнул я, как ни в чем не бывало, сам удивляясь собственной невозмутимости. Все-таки мой актерский талант налицо, к чему скромничать, игнорируя очевидное?
Во мне клокотала буря, но внешне я сохранял полнейшую невозмутимость. Откуда буря? Почему и зачем? Я сам не до конца осознавал все свои мотивы и вполне допускал, что меня просто бесит, что не мне отдают очевидное предпочтение, а этому отбросу. Глебушка Стрельников… Трудно найти менее подходящего кавалера для приличной городской барышни. А Маша явно весьма приличная барышня. Вся такая утонченная и правильная. Ну, и симпатичная, чего уж там. Я люблю таких: миниатюрных, ясноглазых, с изюминкой — как эта ее огненная шевелюра, например. Люблю не в смысле любви до гроба, конечно, а так, поиграться… но тут мне неожиданно перешел дорогу этот гр*баный друг детства в драных сланцах. Ничего, дайте срок — я с ним разделаюсь. Не мытьем, так катаньем, а Машку отберу. Еще не хватало отступать перед лицом такого никчемного соперника! Тем более, что козыри у меня тоже имелись. Были они, правда, обоюдоострыми и запросто могли заодно и меня вывести из игры, но на крайний случай — использую. Ничья лучше поражения.
Я часто повторял себе это при встрече со Стрельниковым, чтобы настроиться на боевой
