и замер, склонив голову набок и чуть вниз, почти касаясь подбородком плеча.
Его отец замахнулся снова, но на ноги вскочила испуганная мама.
— Костя, ты что! Не надо! — закричала она.
Мама ужасно боялась всего, что было связано с любым проявлением насилия. На ее глаза навернулись слезы. Внутри все сжалось. Я забыла не только как дышать, но и как двигаться. Меня сковал ледяной ужас, и в голове все еще не укладывалось
Услышав маму, Костя медленно опустил руку и сказал с тихой угрозой в голосе:
— Никогда не говори так о моей женщине.
Игнат поднял голову и хрипло, как-то пугающе рассмеялся. Его глаза болезненно сверкали в полутьме ресторана, а на щеке пылал след от отцовской ладони, но его, казалось, это не смущает. На его лице застыла гримаса ненависти. Он смотрел уже не на отца, а на мою маму, глазах которой блестели слезы.
— Твоей женщине… Звучит смешно. Когда-то и моя мать была «твоей женщиной», да? А теперь ты кинул ее, будто она тебе никто. Пару недель назад моя мама хотела покончить с собой из-за того, что отец бросил ее. Ради тебя. А теперь держит в психушке. Потому что боится, что она может рассказать всем, какое он дерьмо.
— Замолчи и извинись! — велел Костя. — Сейчас же. Это твой последний шанс.
— Перед твоей бабой? Или перед твоей новой дочуркой? Не собираюсь. Это ты должен извиняться. Перед мамой. Поступил с ней по-скотски.
Ноздри его отца раздувались от ярости, на скулах ходили желваки, а рука снова дернулась, словно он хотел ударить Игната и тот сразу заметил это. Но даже не шелохнулся.
— Да хоть в кровь избей, папочка. Мне плевать. Ты ведь знаешь, что это правда. От крови можно отмыться, а от правды — нет. И знаешь, та боль, которую ты доставил моей матери, вернется и тебе, и твоей женщине. — Последние два слова Игнат произнес с издевательской интонацией. Моя мама была противна ему. И я… Я тоже.
— Ты будешь наказан. А теперь пошел вон, щенок, — процедил сквозь зубы Костя, поняв, что извинения от сына не дождется.
— Я тебя ненавижу, — сказал Игнат, при этом переводя взгляд на меня. — Ненавижу. Когда сдохнешь, даже плакать не буду.
Я похолодела. Он смотрел мне в глаза с такой лютой ненавистью, что казалось, будто кровь в моих венах застыла и превратилась в лед.
Почему так больно? Почему на глаза наворачиваются слезы? И откуда чувство вины в груди, словно это я виновата в несчастье, которое случилось с его мамой.
— Я. Сказал. Пошел. Вон. — Повторил Костя, повышая голос. Морщины на лице залегли глубже, а сама оно потемнело — казалось, что высечено из камня.
От будущего мужа моей мамы теперь исходила внутренняя опасная сила, которого до этого таилась за дружелюбными улыбкой и жестами. И Игнат, чувствуя эту силу так же хорошо, как и я, больше не стал спорить с отцом. Развернулся и быстрым шагом направился к выходу. Спина его была неестественно прямой, голова поднята, а кулаки сжаты.
Сама не понимая, что делаю, я вдруг вскочила и побежала следом за ним, слыша, как мама что-то кричит мне в спину, но не оборачиваясь.
— Подожди! Стой! — закричала я, всей душой желая догнать Игната. То, что произошло — просто ужасно. Нам нужно поговорить! Просто необходимо!
Он остановился в холле, в котором ярко пылали настенные камины. И сделал это так внезапно, что я влетела в него. И тут же отскочила на шаг. Наши взгляды встретились. Перекрестились, словно шпаги. Мы оба замерли. Господи, как один короткий разговор изменил лицо Игната! На нем застыло холодное выражение. Брови сведены к переносице, между ними залегла вертикальная морщинка, уголки сжатых губ опущены. Тень наискосок ложилась на красивое лицо, искажая его и хищно заостряя черты. Огонь каминов за его спиной был похож на крылья.
Я думала, ненависть в янтарных глазах Игната поутихнет, но нет — она разгоралась с новой силой. Обжигала так, что тряслись пальцы, а пульс частил. И теперь она была направлена не на его отца или мою мать, а на меня.
Глаза я не отвела и не отпустила — выдержала его тяжелый взгляд исподлобья. И первой нарушила молчание.
— Не понимаю, что произошло, — сказала я тихо. — Я не знала, что ты… Что ты сын Кости. Не думала, что мы встретимся… вот так.
— Зачем ты за мной пошла? Чего хочешь? — процедил сквозь зубы Игнат.
— Поговорить, — прошептала я, теряясь от исходящих от него гнева и обиды.
— Мне с тобой не о чем разговаривать.
— Нет, есть о чем. И ты сам знаешь это.
— Еще раз — я не собираюсь с тобой разговаривать. Уходи.
След от пощечины пылал на щеке Игната. Должно быть, ему больно… Мне захотелось подуть на его щеку, как в детстве делала мама, когда я ударялась или царапалась. Немного облегчить его боль, обнять, но я понимала — этого не будет.
— Игнат, я не думала, что мы встретимся здесь. В такой ситуации.
Я коснулась его руки, но он одернул ее, будто я ужалила его.
— Не смей касаться.
Теперь в его голосе появилось презрение. Лед в венах начал крошиться и царапать их изнутри.
Презрение тяжелее вынести, чем гнев. Гордость мешает. Но все же я взяла себя в руки и снова попыталась поговорить с ним:
— Игнат, я понимаю, что тебе тяжело, но моя мама…
Я хотела сказать что-то в ее защиту, хотела попытаться построить диалог, но Игнат не дал мне этого сделать. Перебил.
— Да ни хрена ты не понимаешь! — выкрикнул он, не обращая на персонал, который смотрел на нас. — Отвали!
— Пожалуйста, давай поговорим, — почти взмолилась я. — Это все как-то неправильно.
Его губы презрительно изогнулись.
— Кто ты вообще такая, чтобы говорить, что правильно, а что — нет? Строишь из себя ангела, а на самом деле такая же тварь, как мать. В универе ходишь как серая мышь, а сейчас в дорогом шмоте. На стиле. Наверное, тоже хочешь