классный. И, быть может, гуляя завтра по лесу за ним, я обнаружу красивый пруд, водопад – что угодно. Все, что придет в голову.
Задняя терраса утыкалась в лес, и пахло здесь изумительно. Хотелось жить, хотелось дышать; ощущалась прижатая ко мне ласковая щека кого-то нефизического. Того, кто радовался всему вместе со мной. Какое-то время я размышляла о том, сохранились ли крохи ИИ в ткани бытия того мира, что за пределами матрицы, но не пришла ни к каким конкретным выводам и вернулась в комнату.
Посуда была аккуратно составлена в раковину; Пью сидел в кресле, отдыхал.
Я забралась к нему на колени, обняла за шею, прилегла, удивительно мирная, успокоенная.
– Мечта сбылась? – поинтересовался он тихо.
– Почти.
Эггерт ждал пояснения, и я продолжила:
– Не все совпадает с тем, что было в голове. Но так даже интереснее.
– Формирование точных запросов – непростая тема. С первой попытки ждать идеала не стоит.
– Мне нравится и то, что есть. – Счастливо вздохнула. Хотела сказать: «Здесь нам будет хорошо», – но не решилась. Нельзя, наверное, решать за другого, поэтому сказала просто: – Здесь хорошо.
Такой вот странный отпуск – один на двоих. Оазис в вымышленном мире.
– На крыльце стоит лохань с теплой водой, в шкафах есть сменная одежда. Присоединишься?
– Конечно. Через несколько минут.
– Помочь тебе…туда дойти?
– Я справлюсь.
Пью мягко улыбнулся. Коснулся моей щеки носом, втянул воздух, неспешно выдохнул.
– Тогда…жду тебя там.
Как раз по пути отыщу ему свежую рубашку, штаны, полотенце. Может быть, халат – вдруг захочет?
– Хорошо.
Наверное, так ощущался рай. Когда вокруг переливчатый закат, когда ты по грудь в горячей ароматной воде. Негромкий щебет птиц, запах леса, хвои, чуть влажной земли. Мне казалось, жизнь замерла, и стало ясно, что такое счастье. Счастье – это когда тихо внутри. Когда нет ничего лишнего, когда пустая и легкая голова, когда такое же сердце. Когда ты готов плыть в этой минуте бесконечно, когда среди хаоса мелодий зазвучала одна правильная нота, и ты длишься вместе с ней, ты просто есть. Мир ласков, заботлив, внимателен к тебе, твоим желаниям, мир тебя любит.
Оказывается, я совершенно забыла это чувство. Или, может, не знала его никогда. У меня и раньше не было сомнений в том, что такой дом, терраса и закаты – именно то, чего я желаю. Теперь же, оказавшись в демоверсии собственной мечты, я поняла, что сворую все что угодно, лишь бы переехать в Гринхилл. Но это будет позже, а пока влажное дерево под стопами, удобный подголовник, распаренный, разнеженный разум. В матрице легко чувствовать себя значимым.
Когда скрипнули половицы крыльца, я повернула голову – незряче осматривался Пью, принюхивался к новому пространству. Все-таки он видел затылком или кожей, так мне казалось, – Фил был прав. Кстати, Орина за все прошедшие дни я вспомнила впервые и почти устыдилась этого. Хотелось верить, что склад недолго простоял открытым, что его не разворовали, и мой затылок не огребет увесистую оплеуху. Не в прямом смысле, конечно: Филин никогда не поднимет на меня руку, но бранью обложить может. Ладно, все равно сейчас не до этого.
Пью тем временем прошел туда, где на полу лежала его сменная одежда, начал раздеваться. И подумалось, что это еще одна вишенка на торте: Эггерт оголялся сексуально. Вроде бы просто расстегивал пуговицы на рубахе, просто скидывал ее с плеч – я же млела. От вида его тела, красивых мышц, крепкого пресса, чуть заметной «волосатости», уходящей под джинсы. После открылись взору сильные ноги, красивые икры – плавки он снимать не стал. Ух, шайтан. Хотя я, вероятно, захлебнулась бы от желания пополам со смущением, ушла бы с головой под воду.
Вода колыхнулась, когда в лохань опустился мужчина. Места хватало, наши стопы даже не соприкоснулись.
– Интересный запах…
– Да, какая-то отдушка.
Я тоже заметила приятную «пахучесть» воды.
– Лепестки роз не плавают?
– Нет, – я рассмеялась, – их я не заказывала. Ароматерапию, в общем, тоже. Но она кстати.
На бортике стояли мелкие флаконы: шампуни, лосьоны, гели. Их я успела изучить, как и окружающий пейзаж. А теперь прилипла взглядом к чужой Лейке – она действительно оказалась не такой, как у других.
– Твоя Лейнхарта… – Сложно было понять, тактично ли заводить о ней речь, но я не удержалась. – Она отличается…от других.
Хотелось приблизиться, рассмотреть её, но я не решилась. Даже отсюда видела, что «процент наполненности» Эггертовой души не читается, сложная дополнительная вязь по окружности – тоже.
– Да? Мне сложно сравнить, я твою не вижу.
Ну да. Кстати, процент в моей вырос до тридцати трех – этот факт меня окрылил. Поднимись он до сорока, и можно подавать прошение на переезд во Второй Район. При тридцати трех тоже можно, но, упади он хотя бы на пункт, и включится счетчик. Районы строго регламентировали количество дней, возможных для пребывания в регионе при «пониженном значении». Для Второго Района безопасный процент – «сорок», для Первого – «семьдесят» – нечто для меня запредельное.
– Я могу тебе описать разницу во внешнем виде…
– Это иланг.
– Иланг?
– Запах от воды.
Вот так просто и ненавязчиво Пью обрубил продолжение темы о Лейке. Почему-то предсказуемо. Я догадывалась, что говорить об этом он не пожелает: тайны-тайны-тайны. Эггерт прикрыл глаза, наслаждаясь водой, – его затылок лег на удобный бортик.
– Не понимаю, зачем вообще нужны Лейки. Это тоже часть старого мира?
– Нет.
Я не думала, что он ответил, но Эггерт продолжил говорить с закрытыми глазами.
– Лейки должны были стать частью нового мира, уже контролируемого. Диверсанты, захватившие центры управления, успели загрузить туда программу «Лейнхарта», увы. Они же запустили вирусное разделение мира на Районы.
– Так это был…вирус?
– Да, вредоносная программа, написанная искусно. ИИ не смог ей противоречить, так как она описывала не насилие, а новую систему, «выгодную людскому строю», – обман, конечно. И программа эта начала работать до того, как на центр управления упали бомбы. Так и появились Лейки.
– Для чего они были нужны?
– Для порабощения. Через них можно было бы «штрафовать» дистанционно. Списывать процент наполненности, заставлять массы страдать и подчиняться. Это клеймо, способ управления. Поэтому его нельзя срезать, от него нельзя избавиться – так было заложено.
Боже, …какая дрянь. Получается, что в Лейках – в том виде, в котором они были сейчас, – не было никакого смысла. Правда, и этот смысл отражения процентов использовали для расселения людей по районам. Всегда найдется скотина, сумевшая отыскать выгоду даже в неполноценно сработавшем «вирусе». Я тяжело вздохнула. А после подумала, что, если бы не бомбы, не та война, наши дела обстояли бы куда хуже.
– Их уже не убрать? Искусственный интеллект исчез из ткани бытия полностью?
– По его восстановлению ведутся работы. Сложно сказать, сколько…лет они могут занять.
«Или десятилетий. Или столетий». В общем, быстрых результатов ждать не приходилось.
Какое-то время мы оба молчали, слушали плеск воды, грелись, думали о своем.
Я в который раз взглянула на дом.
– Сложно представить, что раньше вот так просто каждый мог получить дом своей мечты. Просто пожелав.
– Да, мог. В пределах своего участка, конечно. Мог модифицировать его по желанию, изменять. Некоторые супружеские пары расходились из-за несовпадения взглядов на дизайн.
Я улыбнулась. Дай людям все, и они найдут, из-за чего рассориться. Чудаки.
– Неужели создавать было так просто?
– Не совсем. – Эггерт плеснул водой, потер шею; глаза его остались закрытыми. – Модификации пространства были в реальности чуть сложнее, чем в матрице. Здесь – облегченный вариант взаимодействия. Ускоренный.
– Все равно…здорово.
– Да. Но не всем нравилось, что люди, не имеющие возможности купить дом, могли его просто «запросить». Собственно, оппозиция, сбившаяся позже в повстанческие команды, состояла из тех, кто видел в этом факте несправедливость.
Я лишь раздраженно выдохнула – тема бесила. Не она сама, но упоминания жадных до власти людей. А здесь хотелось покоя, тишины и продолжения созерцания закатов. Они были невероятными – долгими, радующими глаза и душу.
– Небо, знаешь,
