Я бы выбрала путешествие во времени, чтобы вернуться назад и исправить все ошибки, которые я совершила.
— Но тогда твоя жизнь не была бы такой, как сейчас.
Она отвела взгляд.
— Не обязательно что-то плохое. — Шум волн заполнил тишину.
Со стороны казалось, что у Слоан идеальная жизнь. Она была красива, умна, успешна, и одни из самых влиятельных людей в мире были ее друзьями или клиентами.
Но я, как никто другой, знал, что внешность обманчива, а самые гладкие поверхности часто скрывают самые уродливые секреты.
— Если бы у тебя была возможность, ты бы вернулся и изменил свое прошлое? — спросила она.
Моя рука непроизвольно сжала полотенце. Сожаление нахлынуло на меня, и я столкнулся с воспоминаниями, которые, как мне казалось, давно запрятал подальше.
— Ксавьер! — Паника в мамином голосе пробивалась сквозь рев пламени. — ¿Dónde estás mi hijo? (прим. с исп. «Где ты, сынок»?)
Он всего лишь ребенок. Это был несчастный случай… Если бы он был более ответственным…
На ее месте должен был быть ты.
Запах дыма и обугленного дерева заполнил мои легкие. Пляжная бухта сомкнулась вокруг меня, отвесные скалы стали тюрьмой, а блики солнца на песке выбелили мое зрение.
Я моргнул, и кошмар отступил, сменившись смехом моих друзей на заднем плане и обеспокоенностью на лице Слоан.
Я ослабил хватку полотенца и заставил себя улыбнуться.
— Каждый бы изменил что-то, если бы мог. — На языке все еще ощущался вкус пепла. Мне хотелось выплюнуть его и запить пивом, но я не мог этого сделать, без того, чтобы вызвать подозрения. — Ты общаешься с кем-нибудь из своей семьи?
Это была единственная тема, которая могла отвлечь внимание Слоан. Она была достаточно внимательна, чтобы уловить перемену в моем настроении, но я не хотел обсуждать причину ни с ней, ни с кем-либо еще. Никогда.
Как и ожидалось, ее лицо погрустнело.
— Когда у меня нет выбора. Когда ты разговаривал с отцом?
Конечно.
Не только она считала семейные отношения запретной темой.
— Нет. Он сейчас не в том состоянии, чтобы разговаривать по телефону. — Даже до того, как он заболел, он был не особо общительным. С деловыми партнерами и друзьями — да. А с единственным сыном? Не очень.
Слоан наклонила голову, очевидно, пытаясь понять мои истинные чувства по поводу болезни отца.
Удачи ей, ведь даже я сам не знал, что чувствую.
Он был единственным родным человеком, который у меня остался, поэтому я должен был сильно переживать о его вероятной смерти. Вместо этого я чувствовал лишь оцепенение, словно наблюдал за тем, как на киноэкране угасает актер, похожий на моего отца.
Мы с отцом никогда не были близки, отчасти потому, что он винил меня в смерти матери, а отчасти потому, что я тоже винил себя.
Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел человека, который отнял у него любовь всей его жизни, и он ничего не мог с этим поделать, потому что я был единственной оставшейся частичкой ее.
Каждый раз, когда смотрел на него, я видел разочарование, досаду и обиду. Я видел родителя, который вымещал свой гнев на мне, когда я был слишком мал, чтобы понять всю тяжесть горя; который отказался от веры в меня и заставил меня сдаться, даже не начав.
— Он справится, — сказала Слоан.
Она не часто пыталась утешить меня, поэтому я не стал портить момент, размышляя о том, что, может быть, все было бы проще, если бы он этого не сделал.
Это была ужасная, отвратительная мысль, которую вынашивают только чудовища, поэтому я никогда не произносил ее вслух. Но она всегда была там, гноилась внутри и ждала подходящего момента, чтобы нанести удар.
На телефоне Слоан загорелось уведомление. Я успел мельком увидеть значок электронной почты, прежде чем она выхватила свой телефон, и момент рухнул, как замок из песка во время прилива.
— Никакой работы, — напомнил я ей.
— Это не работа, это… — ее кожа приобрела оттенок отбеленной кости.
Я выпрямился, озадаченность смыла все остатки нежелательных воспоминаний.
— Что случилось?
— Ничего, — Слоан стояла, выражение ее лица застыло. — Я… я сейчас вернусь.
Она что, заикалась? Слоан никогда не заикалась.
Она ушла, оставив меня смотреть ей вслед и гадать, какое сообщение может быть настолько плохим, чтобы выбить из колеи Слоан Кенсингтон.
ГЛАВА 10
Твоя сестра беременна.
Три слова не должны вызывать у меня тошноту, но это произошло.
Я перечитала письмо в десятый раз. Днем, вскоре после того, как я получила его, друзья Ксавьера решили, что им надоела эта бухта. Они хотели поплыть на другой пляж, но я убедила Ксавьера сначала отвезти меня на виллу. К счастью, он сделал это без вопросов.
И вот теперь, спустя несколько часов, я сидела на своей кровати и смотрела на первое письмо от отца с того самого дня, как я ушла из его офиса и из своей семьи.
Конечно, он нарушил свое многолетнее молчание ради Джорджии. Она была моей родной сестрой, но мы никогда не общались так, как с Пен.
А теперь Джорджия была беременна.
Я знала, что рано или поздно это случится, но не ожидала, что так скоро.
Смузи, который я заставила себя выпить на ужин, бурлил в моем желудке, пока я снова читала его сообщение.
Как и подобает Джорджу Кенсингтону (и да, мою сестру назвали в его честь), послание было жестче только что накрахмаленного смокинга на балу Наследия.
Слоан,
Я пишу, чтобы сообщить тебе, что твоя сестра беременна. Учитывая вышеупомянутые обстоятельства, тебе пора загладить свою вину и избавиться от детской обиды на инцидент, произошедший много лет назад. Мелочность — не самая привлекательная черта.
С уважением, Джордж Кенсингтон III
Я думала, что мое возмущение уже давно иссякло, но оно усиливалось с каждым прочтением.
Пришло
