— Не разболтаю, — пообещал Алекс.
— Ну и слава богу.
И ушла! Ни слова не сказала!
Алекс долго лежал ничком, пытаясь осознать то, что произошло. Он ожидал чего угодно — поцелуев, нежного воркования или наоборот — возмущения и оплеух… Но вместо этого Марика повела себя совсем непонятным образом. Ну, о'кей, ты можешь быть холодна к Алексу Уилльямсу, но к себе-то, к тому, что случилось с тобой, разве можно быть такой равнодушной?!
Ушла, как будто хотела побыстрее отвязаться. И это при том, что для нее, кажется, это был первый опыт занятия сексом.
Разве Алекс был груб? Неприятен? Вульгарен? Нет же! Нет! Тогда зачем же она так?
Ответ напрашивался только один: она просто не любила его. И это было безумно оскорбительно.
Несмотря на отсутствие букета, встреча комиссии прошла без сучка, без задоринки. Начальство благодушно послушало приветственные речи, откушало в столовой и отправилось осматривать хозяйство. На памятник Ленину никто не обратил ни малейшего внимания.
— Ох, пронесло! — счастливо выдохнула Никаноровна. — Я сейчас поведу комиссию отчетность смотреть, а вы никуда не девайтесь, — велела она Лядову и Мише. — Вдруг вас зачем-нибудь вызовут?
— А зачем? — не понял Степанов.
В ответ Никаноровна лишь уклончиво пожала плечами:
— Бес эту комиссию знает! Найдут какой-нибудь огрех, придерутся…
Это предсказание подействовало на Мишу и Лядова весьма угнетающе. Весь день они просидели на лавочке перед общагой, пытаясь припомнить, за что их могут наказать.
На совести Степанова лежало много чего нехорошего: он наплевал на задание первого отдела, позволил американскому гражданину шарахаться по колхозу без присмотра, ничего о нем толком не выяснил… А у Лядова ситуация была еще хуже: на него могли повесить недобитый урожай и низкий моральный уровень отряда.
— Ну я этой Седых покажу! — бормотал он, выискивая виновных в предстоящих несчастьях. — Лишить комиссию цветов — это ж додуматься надо! А американец ваш тоже хорош: обещал ее найти и сам как сквозь землю провалился. Ты-то, Степанов, куда смотрел? Тебе же поручили за ним следить!
Миша кидал на Лядова злобные взгляды.
— Да никуда он не делся! Сидит сейчас у какой-нибудь бабки да матерные частушки за ней записывает.
— Вот! — поднял указательный палец Лядов. — А тебе все равно, что бабки Родину позорят! Лучше бы сам чего-нибудь ему спел. Про героев войны или про юных пионеров, к примеру…
В три часа на горизонте нарисовался вестник богов в лице Гаврилыча.
— Ну что? — одновременно воскликнули Лядов и Миша.
— Председатель комиссии велел, чтобы вы двое явились в Красный уголок, — торжественно сообщил Гаврилыч. — Злой, как черт! От крика аж галстук заворачивается.
Начальники отряда переглянулись.
— Накаркала Никаноровна, — только и смог произнести Степанов.
За дверью Красного уголка было тихо, как в морге. Миша с Лядовым осторожно постучались.
— Войдите!
Председатель комиссии — седовласый, полнокровный, — восседал за столом подобно Торквемаде на суде инквизиции. Рядом — с папочками и документиками — располагались его помощники. В углу стеснительно жалась Никаноровна со своим парторгом.
— Лядов? — осведомился председатель, едва взглянув на трепещущего доцента.
Тот покорно кивнул.
— Ну что ж, товарищ Лядов… Объясните нам, пожалуйста, как так получилось, что в туалете вверенного вам общежития появилось изображение фашистского креста?
До Миши не сразу дошло, что тот имеет в виду. «Свастику, что ли, на стене нарисовали?» — пронеслось у него в голове.
— Я ничего не знаю ни про какой крест! — испуганно прошелестел Лядов.
Председательский кулак бухнул так, что подскочили и помощники, и их бумаги.
— Вы прекрасно знаете какого! Очко в вашем сортире сделано в виде фашистской символики!
Председатель говорил долго и горячо. Грозил карами, взывал к партийной совести и памяти павших в боях. Перебивать его никто не решался.
— Я же ни в чем не виноват! — пролепетал Лядов. — Мы приехали — все уже было. Спросите у председателя!
Миша посмотрел на побледневшую Никаноровну.
«Зачем на бабу-то все валить?» — в сердцах подумалось ему.
— Это же просто крести! — решительно встрял он в разговор. — Карточная масть! Там рядом и пики есть, и черви…
Но председателю не хотелось верить в то, что здесь обошлось без происков врагов.
— А вы, молодой человек, помолчите! С вас мы тоже по всей строгости спросим. Как вы — комсорг! — проворонили появление фашистской символики в стенах… в стенах общественного туалета?!
— Ну так мы ж не молимся на нее! — скромно напомнил Миша.
Председатель обратил на него тяжелый взгляд:
— А что вы на нее делаете?!
— Ну… Что положено делать в туалетное очко… А что, нельзя?
— Спаситель ты мой! — на радостях расцеловала Мишу Никаноровна. — А я уж думала все: погубит меня этот ирод.
В качестве благодарности она выдала Мише здоровенную почетную грамоту и целую кастрюлю пирожков.
— На-кось, побалуйся! Они вкусные — с яйцом, с капустой.
Миша и сам был горд своим подвигом. Услышав его объяснение, председатель комиссии как-то сник и через десять минут погрузился в машину и укатил восвояси. Честь колхоза была спасена.
Наступила ночь — последняя перед отправкой домой. По стародавней традиции никто из студентов не спал: бренчала гитара, раздавались смешки, гремели стаканы.
А в первой мужской палате играли в помещиков. Миша лежал на койке и изображал хозяина имения.
— Эй, кто там! Водки мне с пирожком!
Марика в роли дворовой девки Палашки металась от стола к барину.
— Поднеси и моему гостю — лорду Уилльямсу! — показывал Миша на Алекса. — Он, чай, таких диковин отродясь не видывал в своей загранице.
Лорд Уилльямс хвалил Палашкины черные брови и обсуждал с графом Прибей-Мухиным (в лице Жеки) достоинства крепостного права.
— А что, я бы ее тоже себе купил, — томно вздыхал граф. — Только хозяин-мерзавец не продает. Говорит, самому нужна для украшения интерьера.
Вскоре из других палат набежали цыгане, и гульбище разгорелось с новой силой.
На рассвете, когда баре уже едва держались на ногах, в бальной зале появился бледный призрак колхозного шофера.
— Хорошие вы люди! — сказал Гаврилыч и выставил на стол две бутылки стеклоочистителя. — Вот, выпейте со мной на посошок!
ГЛАВА 9. КОВАРНЫЙ ПЛАН
В первый раз в жизни Мише было сложно составить рапорт о проделанной работе. Он и так пытался, и эдак, изобретая, что бы такого написать о поведении Алекса в колхозе.
«Петр Иванович наверняка поймет, что я все эти дни дурака валял», — думал он, в сотый раз перечитывая свое куцее сочинение:
Начальнику первого отдела
ЗАТУЛИНУ П. И.
от Степанова М.Г.
РАПОРТ
С середины сентября 1983 года наблюдал за деятельностью американского студента Уилльямса А.
Уилльямс А. ведет активные исследования в сфере филологии. Часто делает фотографии и записи, отображающие быт и нравы советских людей. Во время поездки в колхоз «Светлый путь» подозрительных контактов между ним и третьими лицами не выявлено.
В частных беседах Уилльямс А. воздерживается от высказывания критических замечаний в адрес Советского государства. На провокации не поддается.
Степанов М.Г.
Выходило так, будто Миша написал на своего подопечного не рапорт, а похвальную характеристику. И никаких жизненных примеров, никакой ценной информации!
«Выгонит меня Петр Иванович, — думал он. — Таких идиотов, как я, не то что в школы КГБ, на курсы кройки и шитья брать нельзя. С элементарным заданием и то справиться не могу».
