Тут Катя выскочила из постели и побежала затыкать Максу рот своей маленькой беленькой ладошкой, а пол под Максом опять провалился и долго не возвращался на место.
– Начинаем сначала: у тебя есть большой конверт?
– Подожди, было не так: ты спрашивал, что я больше люблю, чай или кофе, и шел варить и то, и другое.
– Хорошо, – послушался Макс, – ты что больше любишь, чай или кофе? Я пошел их варить.
– Кофе все равно нету! – крикнула Катя ему вслед.
– А ты пока ищи конверт! – тоже крикнул он ей из коридора.
Катя, конечно, не могла жить в обычной современной квартире. Она могла жить только в таком вот старом доме, где каждая вещь была не просто вещью. И с каждой, конечно же, связана какая-нибудь история. Макс потрогал хрустальную розетку на темном трюмо – в розетке наивно поблескивало одно-единственное тоненькое серебряное колечко. (Отведу ее к Картье и не выпущу, пока она эту розеточку не набьет доверху!)
На кухне Макс нашел великолепный старинный буфет, забитый прекрасной посудой, немного чая в жестяной коробке, горбушку хлеба и… ничего кроме. Он специально закрыл и снова открыл дверь холодильника, но там все равно ничего не появилось. Маленький, старенький, кругленький холодильник ЗИС старательно трясся всем своим железным, перекованным из танка телом, обеспечивая холод для любимой хозяйки, но ставить в этот холод было решительно нечего.
Макс пошел под вешалку у входной двери (проверить одну мысль). Так и есть! На вешалке висело одно пальто, а под ней стояли новенькие ботинки и пара старых башмаков как будто с картины Ван Гога. Макс перевернул один из них и не увидел подметки – о, старый знакомый! Он присел на корточки и заглянул в обувной шкафчик. Как он и думал: пара туфелек со сточенными каблучками и поношенные сандалии.
Катя была настоящей Золушкой. Она жила в крайней бедности. У Макса сжалось сердце, но он сразу же утешил себя, представив, сколько всего он сможет накупить для своей Катеньки. Он только не знал, откуда все-таки начинать – с Картье или с обувного магазина?
– Кать, неужели этот телефон работает? – крикнул он.
Ответом ему был горестный вопль из комнаты:
– Телефон! И за телефон ведь тоже!
– Не понял, – тихо сказал сам себе Макс.
В комнате между тем быстро шлепали босые ноги по голому полу, что-то рушилось, потом просто падало, и вот уже Катя плюхнулась прямо на пол у его ног, лихорадочно напяливая ботинки.
– Работа! Деньги! Платежки! А еще и телефон! Нет, ну как? Как я могла? – приговаривала она.
– Кать, ты старые ботинки надела. – Макс смотрел на нее сверху вниз и ничего не понимал.
Катя, сидя на полу, повернула уже надетый на ногу ботинок подошвой вверх и полюбовалась на толстый шерстяной носок.
– Вот видишь! Опять парадокс! Получается, что мой начальник прав: я идиотка!
Катя принялась расшнуровывать старые ботинки, надевать и зашнуровывать новые.
– Этот твой начальник – идиот! – обиделся за Катю Макс.
– Совершенно верно! – подняла палец Катя. – Но когда он оказывается прав, образуется парадокс. Понятно?
– Не очень.
– Так, все! – Катя поднялась с пола и потопала крепко зашнурованными ботинками. – Ты, конечно, не поймешь, но это катастрофа – то, что я вдруг убежала с работы. Деньги за эту работу нужны позарез. Причем еще вчера. А работу я недоделала….
Катя внезапно остановилась на полуслове, взгляд соскользнул с Макса и… Она исчезла и тут же опять вернулась с небольшим рисунком в рамочке.
– Какое счастье, что я сделала паспарту и рамку! Вот! Сейчас отдам и посмотрим, что будет! – говорила Катя совершенно непонятные вещи.
Макс аккуратно вынул у нее из пальцев рисунок в рамке, повернул, чтобы рассмотреть получше, и сразу же увидел свое собственное лицо. Там были еще дерево и другие лица, но в центре был именно он, Макс, и в этом не могло быть никаких сомнений. А еще это было невозможно красиво.
Макс не знал, что сказать.
– Э-м-м-м, – сказал он. И еще помотал головой. Все это не могло так сразу уложиться в его голове.
– Ну да, – ответила ему на это Катя. – Но теперь это не просто эскиз, а моя надежда не остаться без телефона и горячей воды. Все, пока, я убежала!
– Как убежала? Подожди, а картина? Ты куда ее? Зачем продавать? Давай я куплю, если тебе так хочется продать.
– Это не шутки, – строго сказала Катя и отобрала у него рисунок, – и мне не хочется. Ты дверь просто захлопни, когда будешь уходить, – добавила она.
И тут только Макс сообразил, что до сих пор стоит в одних трусах.
– Зато у тебя очень симпатичные трусы, – сказала ему на это Катя. – Ты даже не представляешь себе, до чего же здорово, что на тебе оказались такие милые, симпатичные трусы.
– Кому ты хочешь продать этот рисунок? – сообразил наконец Макс.
Но Катя только улыбнулась, вышла и закрыла за собой дверь.
– Как я могла забыть? – сказала по инерции Катя куда-то в пространство.
Снег больше не шел, он просто лежал теперь везде, во всем божьем мире, и веселил душу.
– Ни капельки не жалко на самом деле, – честно сказала Катя самой себе. – Даже если бы я и не забыла про платежки, то все равно стоило бы снова сбежать от Сергея Сергеича, и снова гулять с Максом под снегом, и снова…
Тут она покраснела, хоть и говорила сама с собой.
Дверь открыл, понятное дело, Сергей Сергеевич, но Катя была к этому готова – лимит чудес на сегодня был исчерпан.
– Извините, – сказала Катя, – это было очень срочно.
– Очень? – переспросил Сергей Сергеевич.
Катя на секунду представила себе смеющегося под снегопадом Макса. Разве можно было это отложить?
– Да, очень срочно. Но я принесла свой эскиз. Вы же просили? – Катя протянула Сергею Сергеевичу свой эскиз, заключенный в простую белую рамку. Конечно, очень жалко отдавать кому-то рисунок, на котором был Макс. Но, в конце концов, уговаривала себя Катя, теперь Макс имелся у нее в оригинале. Она его посадит и будет рисовать. Или положит.
Взгляд у Кати затуманился, и она не заметила, что Сергей Сергеевич рассматривает не рисунок, а ее.
– Позвольте за вами поухаживать, – сказал Сергей Сергеевич, вручая Кате эскиз.
– В каком смысле? – испугалась Катя.
– Я просто хотел помочь вам снять пальто, – пояснил он, стараясь зайти Кате с тыла.
– Для этого вам надо взять у меня рисунок, – вежливо заметила Катя.
– Безусловно, – согласился Сергей Сергеевич. – Да, но тогда у меня снова окажутся заняты руки.
Оба потоптались на месте, оглядывая хирургически чистую и абсолютно пустую прихожую. Ни столика, ни стульчика и ни диванчика, на который можно было бы положить рисунок, здесь не было и быть, конечно же, не могло.
