в своих и отпускает лишь за доли секунды до того, как это могла бы заметить бабушка. Мы переглядываемся и улыбаемся, пропускаем мимо ушей ее указания, мы дезориентированы во времени и пространстве, чем подкрепляем ее страшные подозрения.
Нацепив на плечи рюкзаки, набитые ворохами листовок, мы в обнимку летаем по городу, смотрим друг на друга во все глаза, но не решаемся повторить то, что делали накануне.
Весь день мы с Максом гуляем по воздуху, но меня он все-таки не выдерживает.
Удар кулаком в живот.
На подходе к Дворцу молодежи мой взгляд случайно цепляется за парня с пустыми мертвыми глазами чайного цвета.
Он медленно проходит мимо, и запах его парфюма вызывает рвотный рефлекс.
Я проваливаюсь в черную пропасть боли и чудовищных воспоминаний об унижении, отчаянии и смертельном одиночестве. Ничего не вижу, спотыкаюсь и, разбивая колени, приземляюсь на асфальт.
Макс хватает меня под руки, тащит к скамейке, пытается выяснить, что со мной. Судорожно ловлю ртом воздух, отворачиваюсь, упорно отвожу взгляд. Посмотреть на Макса я не могу.
Глава 29
– Даня, чувак, что с тобой? – Голос Ли будто продирается сквозь толстый слой ваты. Поднимаю голову – три пары встревоженных глаз глядят на меня.
Вокруг нас шумят машины, прохожие спешат по своим делам, летний вечер накрывает город уютным оранжевым покрывалом, и тот продолжает пребывать в мире и покое.
Резко сажусь, вдыхаю, улыбаюсь:
– Все нормально. Просто увидела одного знакомого… не заметила бордюр и споткнулась.
– Можешь идти? – Ротен указывает на мои содранные колени, я весело и бодро киваю.
Чья-то теплая рука сжимает мою руку.
– Даня, посмотри на меня, – тихо говорит Макс.
Я не могу.
Как нелепы были мои мечты, как жалки были попытки поверить в то, что я способна нести людям свет. Никчемная, глупая, слабая кукла… Мне никогда не взлететь на ту высоту, где летает моя любовь. Мой удел – яма.
Как только он узнает, он уйдет. Я останусь одна. Вернусь в свой огромный холодный дом, и пустота бесконечных ночных кошмаров поглотит мой разум… Ничего иного я не заслуживаю, если он бросит меня, то будет прав.
– Посмотри на меня! – Макс кладет ладони на мои щеки, я пытаюсь отвернуться, но он не дает мне этого сделать.
И тогда я поднимаю взгляд.
Смотреть в глаза Макса все равно что смотреть в свои собственные, только незамутненные и чистые, с осколками сияющего солнца в глубине…
Без него меня не станет. Я умру.
Я часто моргаю, и неконтролируемые слезы ручьем текут по лицу.
– Макс, никогда не бросай меня, ладно?.. – мне остается только умолять, уповая на чудо.
– Твою мать!!! – заворачивает Макс, хватает меня за плечи и обнимает, я реву, уткнувшись носом в его пахнущую солнцем шею, а Ротен и Ли, стоя рядом, переминаются с ноги на ногу.
– Он тебя не бросит, Даня. Мы проконтролируем, – растерянно бормочут они.
* * *
Через дырку в кулисах с пыльной сцены видны притихшие ряды пустых стульев. Позади трио в стремных шапочках уже сорок минут спорит о будущем звучании песни – Ротен предлагает сыграть ее в акустике, Макс считает, что нужна жесть, и на контрасте с моим тонким голоском это должно зайти, Ли предлагает воздержаться от крайностей, но ничего более конкретного придумать не в состоянии. Макс заводится и пускается в витиеватые доказательства своей правоты, припоминает ничего не говорящие мне названия каких-то якобы культовых коллективов, играющих в таком стиле…
Временами все трое затыкаются, и я затылком чувствую, что они смотрят на меня. Я знаю, что жестами, кивками, одними губами без голоса они спрашивают друг у друга, что со мной случилось. Они беспокоятся за меня…
А я сижу на сцене, обняв свои ноги, положив подбородок на разбитые саднящие коленки, и прячу за ними больную душу.
Слабая девочка была одна, потерялась в пустоте и навсегда в ней осталась.
Вместо нее появилась настоящая я.
В глубине сцены Макс заканчивает свою пламенную речь словами о том, что Славка был бы с ним солидарен, Ротен сдается, и это влечет за собой смирение Ли:
– Черт с вами! Ладно. Даня, иди и спой, детка! – обворожительно подмигивает и ухмыляется он.
Молча встаю, подхожу к микрофону и закрываю глаза.
Я пою о нелегкой дороге добра и синих кедах, которые навечно оставили следы в ее пыли, пою о любви, ведущей всех нас по ней, о друзьях, которые поднимут тебя с колен, даже если на этом пути ты упадешь…
Когда песня заканчивается, все трое встают рядом со мной и поднимают вверх большие пальцы.
Держусь за микрофон, потому что от торжественности момента кружится голова. Бесконечно одинокая маленькая девочка умерла. А упрямая, влюбленная и счастливая девушка в клетчатом платье и кедах, стоящая сейчас на сцене, больше никогда не пропустит от жизни удара.
* * *
Душной летней ночью вся клетчатая банда темными тропами направляется к дому нашей бабушки. Ли и Ротен идут на шаг впереди, вполголоса обсуждают план оказания помощи очередному страждущему и деликатно на нас не оглядываются, а мы с Максом, обнимаясь и собирая спинами ветки придорожных кустов, исступленно целуем друг друга.
Сверчки в траве передают тайные шифровки, в космосе летают радиоволны и кружатся планеты, время то замедляет, то ускоряет ход, а мы тонем в огромном бушующем чувстве, и над нами вот-вот начнут взрываться уличные фонари, осыпая мир вокруг ослепительными искрами.
* * *
Бабушка недовольна столь поздним визитом, но натянуто улыбается при виде ребят, приносит в комнату свои традиционные пирожки и, прежде чем оставить нас, справляется у Ротена о делах и шутливо отчитывает Ли за пьянку на его дне рождения.
Мы рядком садимся на диван, Ли тут же оккупирует стул у компьютера, нажимает кнопку на старом системнике и лезет в соцсети:
– Чувак, разреши проверить сообщения,
