обиды поперек горла.
— Ты сам попросил меня уволиться с работы…
— Вот только не надо этого жалостливого тона. Я предложил, не спорю, но ты побежала увольняться с радостью, разве я не прав? — практически прорычал, злобно стискивая кулаки.
— Ты меня обвиняешь? Мы же хотели ребенка! — крикнула, а по щекам уже катились горькие слезы.
Надя тяжело дышала, но смотрела на мужа во все глаза, пытаясь понять, как такое могло произойти именно с ними.
— Ты хотела, Надь, ты, — мужское признание улетело в тишину, было полно горечи и разочарования, но больше всего боли причинили именно женщине.
Она дернулась, словно ей дали хлесткую пощечину, но устояла на ногах. Потерянным взглядом прошлась по любимому мужнину лицу, не узнавая в нем того Лешу, в которого когда-то влюбилась.
— Да, ты прав, я хотела, — потерянно прошептала и опустила голову, чувствуя, как стало мокрым от обилия слез лицо. — Не ты. У тебя ведь уже был ребенок. Сын, верно? Поздравляю, Леш, правда. Не придется теперь оправдываться перед друзьями и матерью за ущербную жену.
Гдальская всхлипнула, а затем прикрыла ладонью рот, не желая больше показывать мужчине слабость, но было поздно.
Он сделал шаг вперед, но Надя, заметив это, отошла, так что Алексею пришлось остановиться и поднять руки.
— Надь, прости, я не с того начал, — нервно взъерошил волосы. — Я… Я тебе не изменял с Кариной.
— Мне не интересно, — отсекла Надя его оправдания, а сама горько усмехнулась. — Ваш сын — лучшее всему доказательство.
Подняла голову и посмотрела в мужские бесстыжие глаза.
— Он ведь твой сын, Леша?
Ненавидела себя за надежду, что неправильно всё поняла, но всё равно в глубине души знала, что тешит себя иллюзией. Она ведь и сама видела ребенка, это вылитая копия ее мужа, даже ДНК-тест не нужен, чтобы это понять. А уж когда свекровь узнает про мальчика, будет на седьмом небе. Отдаст ему ту любовь, которую Надя хотела увидеть в отношении своего малыша. Ту любовь, которая никогда не достанется ребенку Миры, которого они с мужем хотели усыновить. Надя проиграла в игре, правила которой были определены заранее, и не ей.
— Он мой, Надь, сто процентов мой, — качнул головой Гдальский, видя жену насквозь. У него и самого кровоточило сердце, когда он видел ее такой сломленной. — Но я о нем не знал до прошлого месяца, Надь. Карина, его мать, моя бывшая, я встречался с ней до тебя. Ребенок родился пятого марта, ты сама посчитай, мы ведь встречаться с тобой начали в сентябре, то есть зачат он был в июне, когда мы с тобой даже знакомы не были. Малыш, не накручивай себя, давай спокойно поговорим.
Мужчина снова сделал шаг в ее сторону, а она уже по привычке дернулась, начиная подсчитывать в уме даты. Пульс у нее участился, отдаваясь стуком и гулом в ушах, мозги работали неохотно, но с цифрами она управиться могла.
Леша ей не изменял?
— Надь, если бы я знал… — потерянно произнес он, а вот Гдальская вдруг с горечью осознала, что и этому ребенку муж не рад.
Спазм, который охватил ее внутренности, ослабил хватку, и ей стало будто легче дышать. Она ведь всё это время думала, что муж жил на две семьи, работал на два фронта и водил ее за нос, а тут получается, что он и сам про ребенка не знал. Она внимательно вглядывалась в его лицо, но лжи в этом вопросе не видела.
— Я аборт сделала в феврале… — вдруг прошептала, вспомнив забытый факт из собственной биографии.
Прошлое будто ожило, преследуя их спустя столько лет, но она всегда знала, что от грехов ей никогда не отмыться.
— Прости меня, Надюш, — скользнул к ней Леша и схватил за плечи, вынуждая посмотреть на себя. — Мы ведь договорились, что это я во всем виноват, не ты. Пожалуйста, не вспоминай больше об этом. У нас… Давай попробуем снова, ты родишь нам долгожданного малыша. И мы будем любить его. Наймем лучших врачей и…
— Хватит, Леш, хватит.
Надя резко качнула головой, надеясь, что он замолчит и перестанет бередить ее раны. Ей было так плохо, что не передать словами, но она, как обычно, постаралась взять себя в руки.
— Когда ты узнал про мальчика…
— Диму, — поправил, затем пояснил, — его зовут Дима.
Наде в сердце будто ударили копьем. Она больше не испытывала чувство отчаяния, но ощущение, будто ее где-то предали, не покидало. Над ним она была не властна.
— Когда ты узнал про Диму, почему сразу мне не сказал? — посмотрела на мужа откровенно и вопросительно.
Еще до того, как он ответил, она уже знала, что скажет.
— Не хотел, чтобы ты расстраивалась, Надь. Ты ведь так одержима ребенком, что я решил, тебя это сильно расстроит.
— Это ведь не разовая покупка, Леш, думаешь, сейчас я не расстроена? — прошептала, чувствуя в голосе надрыв, а в горле боль.
— Прости, я думал, что подготовлю тебя постепенно. Надеялся, что ты забеременеешь и не так остро воспримешь факт наличия Димы. Надь, ты не бойся, я виделся с ним в первый и последний раз, просто хотел увидеть. Нашей семье он мешать не будет, я просто буду платить алименты и всё.
Гдальский говорил уверенно, словно давно всё взвесил и принял это решение, а Надя вот была поражена его словами. Ее будто обухом по голове ударили. И она расплакалась, прижимаясь всем телом к мужу. На душе вдруг потеплело, ведь после печали появилась надежда. Леша ее не предавал, даже любит настолько сильно и не хочет причинять боли, что ради нее готов не общаться со своим ребенком.
Какая-то червоточина тлела у нее в мыслях, но она откидывала мысли о ней от себя подальше. Главное, что муж ее любит сильнее всех.
— Нет, Леш, так не пойдет. Это ведь твой сын.
Пусть Наде давались эти слова с трудом, но она не была настолько мелочной, чтобы злиться на ребенка, который не виноват в том, что его отцом являлся ее, Надин, муж.
— Я уже вижу, о чем ты думаешь Надя. Сразу говорю, нет.
Гдальский поджал губы и отрицательно качнул головой. Он всегда поражался сердобольности жены, но на этот раз уступать не планировал. Ей и без того было тяжело из-за невозможности забеременеть, так что наличие у него ребенка всё усложняло лишь еще сильнее.
— Ты виноват передо мной, Леш, — начала жена издалека, глядя его по груди и хитровато поблескивая глазами. — Я всё еще обижена за твое вранье, и что ты там сказал про
