Пальцы порхают по клавиатуре прежде, чем я останавливаю себя, сердце подскакивает к горлу.
Холли: Это угроза?
Он отвечает сразу же.
Адам: Просто пытаюсь подстраховаться.
Адам: Как прошел твой день?
Я засовываю телефон в задний карман леггинсов. Кармашек — вторая лучшая деталь в них, сразу после узора с голубым оленем. Я знаю, что должна ответить. Но боюсь задать вопрос, боюсь услышать ответ, боюсь того, что это будет означать.
— Я пеку пирог с орехами пекан, — говорит мама. — Хочешь помочь, Холли?
Я дарю ей свою самую яркую улыбку и с головой погружаюсь в рождественские приготовления, убегая от трудных разговоров.
Несколько часов спустя на кухне вкусно пахнет. Я слышу, как папа и Эван спорят о том, как лучше поддерживать огонь в гостиной, и я закрываю глаза, впервые с тех пор, как услышала новости о девушке Адама, чувствуя себя цельной.
У меня есть это. Что бы ни случилось, у меня есть это.
— Когда приедет Сара? — спрашивает мама, прислонившись к дверному косяку гостиной. — Завтра, верно?
Голос Эвана теплый.
— Да, едет на автобусе. Она очень расстроена из-за того, что выходных так мало.
— Нет, нет. Мы благодарны за то, что она вообще смогла приехать, — говорит мама. — В следующем году мы должны пригласить сюда и родителей Сары.
— Спасибо, мама, — говорит Эван. В его голосе слышится терпение, которое принадлежит мужчине, потратившему последние месяцы на подготовку к свадьбе, вечеринки по случаю помолвки и медленное слияние двух очень разных семей. Он останавливается в дверях кухни и смотрит на миску с едой Уинстона.
— Кто последний давал собаке корм?
— Я давала, — говорю я. — Но это было несколько часов назад.
— Он к нему не притронулся.
Мы все осуждающе смотрим на корм. Он все еще там.
Что-то скручивается в животе, и мне приходится сглотнуть комок в горле. Все знают, что происходит, когда собака больше не хочет есть. Когда не хочет играть или гулять.
Мама вытирает руки о фартук. Это нервный жест, но в ее голосе звучит та же повелительность, за которую я цеплялась, будучи ребенком в трудные времена.
— Думаю, стоит посмотреть, свободен ли доктор Шелли завтра. Лучше сходить к ветеринару.
Эван встречается со мной взглядом.
— Мы все пойдем, — говорит он.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Адам
Что-то не так.
До Рождества осталось два дня, а Холли не сказала ни слова о том, как взволнована. Не присылает фотографии пряничного домика, который планировала украсить, хотя обещала сделать это на прошлой неделе. Также я редко видел, чтобы она выходила из дома, хотя и не хотелось становиться похожим на Марту Сандерсонс с Мэйпл-Лейн, которая смотрела на жизнь соседей так, словно это был самый увлекательный сериал.
Но хуже всего то, что она не отвечает на смс.
Вчера я встретился с Эваном. Мы пошли выпить кофе на Мэйн-стрит, в ту же закусочную, в которой он когда-то работал на летних каникулах. Это было мило. Сердечно и нерешительно, как будто два человека пытаются снова узнать друг друга.
Знаю, причина этой нерешительности — я. Как и тот, чья траектория ненормальна, это не то, чего ожидали окружающие. В его голосе было любопытство, но в то же время Эван казался настороже.
Я чертовски ненавидел это.
Это напомнило о том, как Холли говорила в первый день. Но потом она отбросила неосторожность, как будто увидела, что я все тот же Адам, которого она всегда знала, несмотря на годы, перемены в жизни и шикарную машину, из-за которой я выделяюсь, как больной палец в Фэрхилле.
Я не спросил его о Холли. А он, в свою очередь, не поделился никакой информацией добровольно. Но это вертелось на языке.
«Почему твоя сестра игнорирует меня?»
И вот я здесь, сижу на диване в пустом доме и смотрю на огонь с телефоном в руках. Она занята. У нее семья. Господи, сейчас праздники, и я знаю, что это значит для нее.
Но молчание так на нее не похоже, что я не могу устоять.
Адам: Привет. Все в порядке?
Я смотрю на текст, и внезапно жизнь больше не кажется фантастическим побегом из Чикаго.
Такое чувство, что я нахожусь в бегах. Пытаюсь облегчить раны прошлого этим домом, хотя правда в том, что прошлое никогда не изменится. Папа никогда не вернется. Мама не захочет проводить Рождество в этом доме, не говоря уже о городе. Не после того, как некоторые люди обошлись с нами после краха папиного бизнеса.
Я оглядываю гостиную. Воспоминания накладываются одно на другое, прошлое и настоящее. Что-то хорошее. Что-то плохое. А что-то с примесью горечи.
Пришло время отпустить это. И прежнюю жизнь здесь, и неудовлетворенность, которую я испытывал из-за Wireout.
Я не возьму это с собой в новый год.
Остаток вечера я провожу за ноутбуком, отвечая на электронные письма. Каким-то образом это стало лучшей частью рабочих дней. Когда-то этим было программирование, создание. Доработка продукта и приложения. Я был в самом разгаре. Теперь я прославленный руководитель… и ненавижу это.
Телефон вибрирует от входящего сообщения.
Холли: Прости. Плохо себя чувствовала сегодня.
Я закрываю ноутбук и тянусь за свитером. Натягиваю его через голову и иду к входной двери. Ноги в ботинках, пальто. На улице холодно.
Но это первый раз, когда она ответила за несколько дней.
Адам: Скажи, что не так.
Я пишу это, переходя улицу. В большинстве домов на Мэйпл-Лейн сейчас темно, час поздний. Жалюзи закрыты, двери заперты. Уличный фонарь отбрасывает призрачный свет на покрытую снегом землю. Я оглядываюсь, но поблизости нет никого, способного увидеть, как я захожу во двор Майклсонов.
Я зачерпываю пригоршню снега и леплю из него снежок. Нетрудно догадаться, какое окно принадлежит ей. Я был в этом доме, даже если это происходило больше десяти лет назад. Ее спальня — единственная, в окне которой все еще горит свет.
Чувствую себя идиотом.
А также чувствую себя более живым, чем за последние годы.
Отведя руку назад, я запускаю снежком в ее окно. Тот ударяется с глухим стуком.
Холли требуется несколько секунд, чтобы выглянуть, но к тому времени у меня в руке оказывается еще один холодный ком снега. Я улыбаюсь. В любую секунду могут проснуться ее родители. Я снова чувствую себя подростком.
— Адам, — произносит она одними губами. Я не слышу ее, но губы произносят мое имя. Узнал бы его где угодно. Я поднимаю телефон и демонстративно печатаю.
Адам: Выйди и скажи, что случилось.
Холли качает головой. Я вижу волосы, длинные и светлые, ниспадающие каскадом на обнаженные плечи. На ней только маечка на тонких лямках.
Встреча с Холли словно бальзам после последних дней неожиданной разлуки. За те две недели, что она вернулась в Фэрхилл, Холли стала необходимой частью моей жизни. Единственным человеком, с которым я хочу поговорить больше всего на свете. Возможно, это должно напугать, то, как быстро она проникла под кожу.
Но все, чего я хочу, это прижать Холли еще ближе.
Холли: Холодно!
Адам: Я согрею тебя.
Она смотрит на меня сверху вниз, и я вижу точный момент, когда та сдается. Мягкая улыбка расплывается по ее лицу, и мое сердце замирает в груди. Она говорит «да», продолжая хотеть меня так же, как я хочу ее.
Холли поднимает палец, и я киваю.
Минуту спустя она осторожно открывает входную дверь и выходит на цыпочках в зимних сапогах, пижамных штанах и толстой куртке. Ее волосы отдаются золотым ореолом под уличным фонарем.
— Что ты здесь делаешь? С ума сошел?
— Ты сказала, что плохо себя чувствуешь, — говорю я. — Что не так?
Она обхватывает себя руками.
— Пришлось отвезти Уинстона к ветеринару.
У меня замирает сердце.
— Ох, Холли. Что случилось?
— Он не двигался, не хотел играть… Я имею в виду, это продолжалось какое-то время, но теперь он еще и перестал есть.
