Он так энергично замотал головой, что я испугалась.
— Ты, Ром, не очень головой тряси, как бы не заболела, а тебе этим предметом еще думать надо.
— Жень, — жалобно пискнул Алексеев, — давай еще поподробнее и по порядку. Только не очень быстро, ладно? Какой стакан? Что за мишка? Почему хомяк — это орангутанг? Ты что, еще и в зоопарке побывала?
— Уж лучше бы в зоопарке, — вырвался из моей груди вздох, и я принялась подробно и медленно рассказывать историю моего визита в центр нестандартных и преступных связей.
— А Розочку убили. Она вся такая грустная на горшке сидит и ничем уже не интересуется! Я взяла сумочку и сюда, — закончила я свой печальный рассказ, — а ты как съездил?
— Не я съездил, а мне съездили, видишь? — Ромка указал на глаза. — Скорее всего, это и был твой орангутанг, который Хомяк.
— За что это он тебя?
— А я почем знаю? Он пришел, до-о-ол-го звонил, потом стучать начал, громко очень. Я сделал вид, что он меня разбудил грохотом своим. Ну и сказал ему пару слов: мол, уехала Женька еще вчера, отдыхать поехала. Нормально так сказал, спокойно... Он послал меня по известному адресу... Потом я его, слово за слово... Ну и вот результат, как говорят, на лице... А жилище он твое конкретно разгромил. Ох и лютовал, чисто медведь! В общем, Жень, придется тебе ремонт делать: все, что бьется, разбито, что ломается — сломано. Я квартирку-то твою закрыл, хотя можно было и не делать этого, потому как чего там можно взять теперь, и сюда скорей. Прихожу — тебя нет. Я сразу в морг позвонил: вдруг ты уже там? А тут ты трезвонишь. Живая, слава богу.
Кто сказал, что я живая? Да отсохнет его язык! Впрочем, не надо, Ромке и так досталось. Описание событий, произошедших у меня в квартире, сильно меня взволновало, настолько сильно, что я минут пять даже молчала. Хотела уже разрыдаться, да вовремя вспомнила про Розалию: ей, бедняжке, хуже, жилье-то есть, а вот жить уже не придется. Нет, народ у нас все-таки мудрый, правильно говорит: если тебе плохо, подумай — кому-то еще хуже. Теперь совершенно понятно: этим господам от меня не уйти. Я несколько раз глубоко вдохнула, посчитала до пятнадцати (до десяти — слишком мало для меня) и обратилась к Ромке:
— Ну, защитничек, что дальше делать будем?
— Ты, Жень, напрасно обзываешься. Ведь если по совести, Жень, я мог бы спокойно дома сидеть, омлет кушать и знать не знать вовсе о твоих хомяках, орангутангах и муллах! А теперь вот расхлебывай, — он потрогал синяки под глазами и добавил:
— Если ты и после такого за меня замуж не выйдешь, то и не знаю, что надо для тебя совершить. Да, совсем забыл, а есть у нас что-нибудь перекусить?
Едва раздались слова о еде, мой котик, обитавший до этого неизвестно где, заявил о себе громким басовитым мяуканьем.
«Вас легче убить, чем прокормить», — подумала я, а вслух сказала:
— Давай разберемся с сумочкой твоей подружки, а потом уж будешь набивать брюхо ненасытное.
Мы дрожащими руками открыли сумку Розалии. Обычный дамский набор: помада, пудреница, флакончик духов «Гуччи Раш», кошелек, презервативы, мобильник, носовой платок, ключи от дома и ключ еще от чего-то, завалившийся за подкладку.
— На что похоже? — спросила я Ромку.
— На ключи от камеры хранения, — ответил ученик Пинкертона.
— Точно, молодец. Еще бы узнать, какую дверцу открывает этот ключик, — размечталась я.
— Узнаем когда-нибудь! — Мне бы Ромкин оптимизм. — Жень, давай поедим?
— Давай, — легко согласилась я, — ты иди приготовь чего-нибудь, а я в ванную.
Не дав возможности Алексееву возразить, метнулась в ванную и включила воду. Грохнув туда все, что пенится, я погрузилась в это чудо и блаженно закрыла глаза. Но моя мыслительная деятельность не прекращалась ни на минуту.
«Есть ли у меня шанс раскрыть Славкино убийство и при этом остаться в живых? Наверное, есть, но пока это не шанс, а ма-а-люсенький такой шансик. Жить, конечно, придется пока здесь. Дома погром, да и небезопасно. Вдруг ребятки поставили там сторожа? Ромку тоже придется оставить — он уже засветился перед Хомяком. Да и пригодится он мне. Сегодня вечером Мулла встречается с Никитой. Мне там появляться не с руки. Мишка... не подходит — он работает и не сможет оставить свой пост. Хотя можно попробовать и Мишку. Вот если бы у меня были «жучки»...
Меня выбросило из ванной:
«Идея!»
— Ромка! — я мгновенно очутилась на кухне, где Ромашка готовил очередной омлет. — Ты мент или не мент? Отвечай немедленно!
Ромка открывал рот, но слова оттуда не вылетали.
— Чего ты там шепелявишь? Говори внятно, — призвала я помощничка к действию.
Тот не внял призыву и продолжал открывать рот, как рыба, попавшая на сковородку.
Я стала замерзать и только тут поняла причину партизанского молчания Алексеева. Дело в том, что вылетела я из ванной, одетая лишь в пену. Роман, конечно, увидев такую красоту, лишился дара речи. Даже кот замер, созерцая очертания прекрасного женского тела.
— Мне нужны «жучки», которые крепятся куда-нибудь для прослушивания. Ты должен их достать, — заявила невозмутимая Афродита и, роняя клочья пены, гордо удалилась в море, то есть в ванную.
Из кухни раздался грохот, вопли Моси и крики Ромки: он попытался, видимо, спасти подгоревший омлет и схватился рукой за сковородку, забыв, что она горячая. Бедняга! Теперь сомнений не оставалось: «жучки» будут. Я минут пять еще повалялась в водичке и решила вылезать. Тем более что с кухни стали проникать умопомрачительные запахи и невнятное бормотание шеф-повара. Протянув руку за полотенцем, я не удержала равновесия и растянулась на кафельном полу, крепко приложившись затылком к стене. Что-то звякнуло.
«Моя голова разбилась», — решила я. Но голова оказалась цела, если не считать здоровой шишки, моментально образовавшейся на затылке. А вот стена... Две плитки отлетели, за ними обнаружилась небольшая ниша. Естественно, я просунула туда руку и нащупала какой-то сверток.
— Ро-Рома... — позвала я осипшим голосом.
