— Все, дорогие мои. Как говорится, пора и честь знать. Внеплановый отпуск слишком затянулся. Мы завтра в Москву возвращаемся, — обрадовала гостей Лариса, когда после сытного ужина большая часть из них устроились в гостиной: Алексей Игоревич с внуками за шахматной доской, Тася с Софией и Зоей на ковре с куклами, Алена с Элей и Дмитрием перед телевизором — смотреть новостной канал.
— Мы тоже. Дел накопилось, — убавила звук Эля.
— А нам что делать прикажете? — Роман оторвался от игры, чтобы посмотреть на мать.
— Эй, мы никого не гоним. Живите, сколько нужно. Наш дом — ваш дом, — счел нужным уточнить Василий.
— Особенно вас касается, Зоя, — Лариса погладила мужа по предплечью.
— Что вы… Неудобно. Да и нужно как-то устраиваться, — Зоя поднялась. — Мы очень вам всем благодарны, правда. Но…
— Неудобно спать на потолке — одеяло падает, — отрезала Лариса, не приемлющая отказа. — Не говори чепухи. Куда вы пойдете? Ни денег, ни работы…
— Ну, скажем, работа — не проблема. И все же поживите пока. Хотя бы до суда, — вставила слово Эля.
— Согласен. В свободное плавание уйти успеешь. Нечего горячку пороть.
— Правильно. Соглашайся, девочка, раз предлагают. Успеешь еще самой за себя в ответе быть, — поддержал Дмитрия Алексей Игоревич. — Тем более последнее никто не отдает. Вишь, лица какие… зажиточные, — посмеялся он, передвинув слона на "е5". — Шах.
— Дед, так не честно! Я… Вот же!.. — Ромка принялся изучать расстановку.
— На самом деле, Зой, оставайтесь, — Алена подергала штанину подруги. — Тасе здесь нравится. Да и мы с Романом теперь никуда не торопимся. — Узнав о новых обстоятельствах отца, Алена безоговорочно согласилась с необходимостью переезда.
Зоя сошла с лица.
— Дмитрий, простите… Я, правда… Если бы могла что-то изменить, я бы…
— Прекрати! Прекрати, девочка, — Михалыч поднялся, подошел к Зое, взял за плечи. — Я ни о чем не жалею, и тебе не советую. Радоваться надо, благодарной быть, но не сожалеть. Если, конечно, стремишься забыть о прошлом и идти дальше.
— Спасибо! Вы самый лучший человек на свете! — сморгнув слезы, Зоя порывисто прижалась к мужской груди.
— Полно… — Михалыч пошатнулся от неожиданности.
— А как же дядя Костя, мама? Он тоже очень-очень хороший! — подала голос Тася. — Я хочу жить с ним! Я хочу, чтобы он был моим папой! — ошарашила всех собравшихся.
Константин опомниться не успел, а девочка уже забиралась к нему на колени.
— Дядя Костя, вы нас не бросите? — устроившись в кольце его рук, заглянула в глаза — Правда?
— Правда, — его ответ срезонировал в ошеломленной тишине. — Я никогда вас не брошу, обещаю, — Зое. — Они будут жить у меня, — остальным.
* * *
— Мы к тебе не поедем.
— Хорошо, давай снимем квартиру.
— Нет.
— Зоя, что за бред?! — Терпение Константина лопнуло. — Ты с малолетней дочерью по улицам шляться собралась?!
— Нет. — Она посмотрела на него, как на полоумного. — Мы пойдем к двоюродной сестре моей матери, — твердо.
— Впервые слышу! — Константин встал в позу. — Я что, настолько тебя обидел, что лучше вникуда, чем принять помощь?
— Ты меня не обижал.
— Конечно, не обижал! А не смотреть мне в глаза — новая поведенческая привычка! Раньше ты вела себя иначе! — Они выясняли отношения на веранде, и погожий вечер был единственным свидетелем этой ссоры.
— Раньше — может быть, а теперь все изменилось!
Наконец и она повысила голос. Посмотрела на него с вызовом во взоре. Константину впору аплодировать: хоть какой-то признак неравнодушия!
— Что, черт возьми, изменилось?! Объясни. Я устал гадать. Зоя…
Он, напротив, обуздал гнев. Сбавил обороты. Все-таки взрослые люди и должны уметь контролировать себя.
— Все! Все изменилось, — она также взяла себя в руки. — Мне не нужна твоя жалость. Только не она…
— Жалость? Причем тут жалость? — Константин в замешательстве. — А как еще я должен относиться к женщине в твоей ситуации? Радоваться?
Зоя побледнела, отшатнулась. И вдруг вспыхнула, словно спичка. Накинулась с обвинениями.
— Да хотя бы радоваться! Это лучше, слышишь?! Все только и делают, что жалеют меня! Бедная, несчастная Зоя! Твердят о нормальной жизни, а откуда ей взяться?! Из сочувствующих взглядов?! Мне начинает казаться, что я другого не заслуживаю — только жалости! И так всегда будет! Одна только жалость! Ничего больше!..
— Это ерунда. Все устроится. Вот увидишь, — Константин попытался взять ее за руку, но женщина отмахнулась.
— Увижу? Когда?
— Пройдет суд. Начнешь все с начала. Встретишь новых людей…
— И что? Что изменится после суда? — она сникла также внезапно, как загорелась. — Я перестану быть тебе противна? Или другому, когда он все узнает? — после паузы, с болью в голосе и безнадегой в глазах. — Мне не нужна жалость. И, пожалуйста, давай не будем больше…
— Подожди! — Он все же схватил ее за руку, развернул обратно к себе, не позволив уйти. Вынудил встретиться взглядами. — Считаешь, жалость — все, что я чувствую?
Кивок в подтверждение и смеженные веки, чтобы спрятать боль.
— Думаешь, тебя нельзя желать? — В нем вновь просыпается злость, и пальцы впиваются в безвольные женские кисти, открывая выход накипевшему. — Дура! Господи, какая же ты дура!
Константин сознательно груб и уже не думает о последствиях. Надоело все! К черту! В ад! Хочет большего, пусть знает!
— А это что, по-твоему?! Жалость?! — Ее рука прижата к мужскому паху. В широко распахнутых женских глазах легко читает изумление. Костик доволен. — Даже сейчас ты умудрилась возбудить меня, как какого-то мальчишку. Даже сейчас, собачась с тобой, я думаю о сексе. О том, как раздену тебя, разведу ноги и окажусь внутри. Жестко. Глубоко. До упора, — он едва цедит слова, всем естеством ощущая навязанное ей прикосновение. Сгорая в нем. — А вынужден строить героя, потому что ты ждешь этого от меня! Потому что обижена и обездолена, не доверяешь мужчинам, боишься их. Потому что должен быть хорошим!
— Спасибо, — забрав из багажника последний пакет, Константин протянул Дмитрию руку. — Да и вообще спасибо. За все. Я так и не поблагодарил. Повезло матери с тобой. Хотя, о чем я… Всем нам повезло. Практически ангел-хранитель!
— Смешно…
Михалычу вроде бы неловко, но на рукопожатие ответил крепко, по-мужски.
— И за отца, спасибо. Он звонил. Просил извиниться. Сказал, вы поговорили не очень.
— Ерунда, проехали, — Михалыч засобирался. Дернул ручку багажника — проверить, достал из кармана ключи, но Костику любопытно.
