Конечно, оба они понимали, что долго так продолжаться не может. И как бы они ни притворялись, как бы ни играли в дружбу, то притяжение, которое между ними возникло, должно было в один прекрасный момент взорваться новыми отношениями.
* * *
В квартире у Дарьи все быстро привыкли к присутствию Василия Михайловича Зиновьева, который не скрывался от соседей. Дядя Петя по-свойски называл его Михалычем и увлекал в свою комнату «показать кое-что».
Дашка смеялась и расспрашивала Зиновьева, что это за «кое-что»?
– Фотографии и открытки. Старого города и людей. Он ведь приезжий, дядя Петя-то, а такое про Ленинград и его историю знает!
Зиновьев крутил головой, следя за Дашкой, которая ловко сновала за его спиной: чашки – на стол, книжку – на диван, утюг – в угол, халат – на гвоздик за шкафом. Все быстро и сноровисто.
– Даш, ну остановись ты! Я не успеваю следить за тобой – сейчас голову сверну! – взмолился Зиновьев.
– А ты не следи! – Дашка подошла к нему со спины и положила руки на плечи, да так, что он замер, а сердце заколотилось сильносильно, как у мальчишки, которому доверяли только портфель одноклассницы носить от школы до дома, а тут вдруг разрешили войти в квартиру.
* * *
Зиновьев поймал своими руками Дашкины руки у себя на плечах. Он подносил их попеременно к губам, нежно прикасался к тонким пальчикам, и голова его кружилась от запаха цветочного мыла.
Затылком он чувствовал Дашкину грудь, и от этого на макушке у него шевелились волосы, а вдоль позвоночника пробегал мороз, словно кто-то невидимый ледяными пальцами прощупывал каждый позвонок. И вдруг словно сосулька резко растаяла: сверху вниз под рубашкой пробежала-обожгла холодная капля. Он неуклюже выкрутился на стуле, выворачиваясь в Дарьиных руках так, чтобы девушка оказалась перед ним. Как он боялся, что она испугается и убежит! Но она не убежала, и это стало большим открытием для Зиновьева.
«Она ведь должна понимать, что я сейчас ее поцелую, – думал он лихорадочно. – И по идее она должна убежать».
Но Даша бежать не собиралась. Зиновьев тихонько потянул ее к себе, и она не сопротивлялась. Как раз наоборот. Пальцы ее запутались в его волосах на затылке, а он прижался ухом к ее груди, слушая, как бьется ее сердце, как вздыхает она где-то в высоте.
– Даша, а можно... я останусь сегодня у тебя?.. – выдохнул Зиновьев и замер.
– Нет, – еле слышно ответила ему Даша. – Не могу здесь. Если хочешь, поехали куда-нибудь.
– Ко мне на дачу!
– Можно и на дачу, лишь бы там тепло было.
– Там тепло и уютно. Тебе понравится.
– А твоя жена?
– Моя жена, Даша, – это то, про что иногда мужчины пишут на сайтах знакомств – «женат для вида». Нет, когда-то все это было по правилам и даже по любви. Но все изменилось. Брак есть. Семьи нет.
Зиновьев помолчал, слушая тишину и Дашкино дыхание. Потом выбрался из ее рук, посмотрел снизу вверх и с мольбой в голосе попросил:
– Даш, поехали сейчас. А?
– Поехали.
Она так просто это сказала, так легко согласилась, что у Зиновьева сразу отлегло от сердца. А кто, собственно, возраст для любви устанавливает? Да и не старый он совсем. Подумаешь, сорок с хвостиком! А в душе – пацанские пятнадцать, не больше!
– А как же Витя с Сережей? Они с нами поедут?
– До дачи! Я бы их прогнал, но не получится. Ну, да они проводят нас и по домам, а мы затопим камин и будем греться у огня.
– Ну, поехали! Только... Как же мне утром на работу?!
– Погоди.
Зиновьев вышел за дверь, и Даша услышала, как он постучался к соседу.
Даша быстро переоделась, побросала в сумку косметическую мелочовку. Потом посмотрела на себя внимательно в зеркало, провела расческой по волосам, улыбнулась себе. Щеки у нее полыхали. «Господи, что я делаю?! Он женат! У него семья, сын! И он мне нравится. Что делать? Опять этот вечный вопрос!»
Дверь скрипнула. Зиновьев с порога улыбнулся Дарье.
– Я с дядей Петей договорился обо всем. Он тебя подменит, – сказал он почему-то шепотом.
– Здорово! – тоже почему-то шепотом ответила ему Дарья.
В Комарове было тихо и снежно. Ветер лихо гулял в соснах, и они поскрипывали, отчего казалось, что за домом ходит кто-то большой и тяжелый.
Зиновьев отдал распоряжения Вите и Сереже, закрыл ворота и поспешил к дому, где под качающимся на ветру фонарем стояла Даша. Он взял ее за пушистый воротник, аккуратно подтянул к себе, потерся носом о холодную щеку. Дашка доверчиво прижалась к нему, и Зиновьев снова почувствовал, как кто-то невидимый ледяными пальцами перебирает позвонки у него под одеждой.
– Бр-р-р-р! Скорее в дом, скорее топить камин!
Зиновьев обстучал ботинки о деревянные ступени крыльца, схваченные с двух сторон резными перилами, и загремел ключами.
* * *
Зиновьев стоял на коленях перед камином. Он чиркнул по большому – специальному – коробку длинной, словно вязальная спица, спичкой и аккуратно поднес ее к растопке.
– Ну вот, загудел! Сейчас разгорится, уютно будет. Дашка, как я рад! – Зиновьев обнял Дарью. – Я даже не думал, что у меня такое может быть...
– Какое – «такое»?
– Ну, как?! Романтичный вечер, даже ночь, луна и любимая девушка. Дашка, я ведь влюбился в тебя. Что ты улыбаешься? Я серьезно!
– Я улыбаюсь, потому что мне приятно. Я тоже серьезно. И я тоже, наверное, влюбилась, Михалыч...
Дарья помолчала и продолжила:
– Знаешь, после всего того, что случилось у меня с Зайчиком, я думала, что уже никогда – никогда! – никому не поверю. Да и не хотела. Мстила всему роду мужскому, мальчикам этим безмозглым! А тут – ты...
«Ты, может, думаешь, что шубкой и сапожками взял меня? Нет, не тряпками. Да и не думаешь ты так. Я ведь знаю, сердцем чувствую. Просто иногда ищешь все чего-то, комбинируешь, выстраиваешь, и все пустое. А когда не планируешь ничего, все вдруг само приходит...»
Дашка мысленно разговаривала с Зиновьевым и слышала, как он отвечает ей. Его руки шептали ей, губы повторяли, глаза подтверждали.
«Да-да-да-Дашка! И у меня так же. Жил, ничего не ждал, ничего не искал, ничего не хотел. Даже боялся. Боялся женщин, которые, как акулы порой, вцепляются зубами, и не оторвать. Супруги своей боялся как огня. Боялся взрывов, которые она умеет устраивать по поводу и без. Боялся сына Мишу обидеть словом неудачным.
А теперь ничего не боюсь. Я ведь не старый. Не больной, Даш. Я еще могу быть счастливым сам и сделать счастливой тебя. Скажи, я могу сделать тебя счастливой?!»
– Можешь... – сказала вдруг Дарья. – Можешь...
* * *
И он понял это по-своему, как только может понять это мужчина. Он повернул к свету ее лицо, долго-долго смотрел ей в глаза, в которых радостно плескались искры. Потом закрыл глаза и тихонько поцеловал ее. И внутри у него все оборвалось, будто с горы, с самой макушки, сорвался камень и поскакал вниз, увлекая за собой другие камни. Ну, и какой дурак сказал, что у мужиков только одно на уме???
