— Не скажу, чтобы я был в восторге, — повысил голос, чтобы пробиться сквозь шум, Шон. — Теснота, яблоку негде упасть! И все они работают на Мартина?
— Во всяком случае, большинство из них. У него в штате двадцать пять человек. Такое впечатление, что сегодня все они пришли со своей прекрасной половиной… или наоборот.
«Слава Богу, что не видно хозяина», — подумала Сирил. Ах, если бы произошло чудо и они так и не увидели бы его сегодня!
— Так это и есть тот зверинец, которым ты меня пугала за обедом? Вроде бы нормальные лица… — Шон выгнул шею, разглядывая собравшихся. — А впрочем, уже вижу акулу — под руку с пираньей. А вон там натуральный шакал очень мило беседует с гиеной. Ну а вон там, в дальнем углу, — вообще фрукт каких поискать!
Сирил поймала взглядом тех, кого так нелестно охарактеризовал Шон, и, прыснув, прикрыла рот рукой, хотя едва ли кто слышал хоть слово из их разговора в этом бедламе.
— Шон, научись, пожалуйста, сдерживать свой вредный язычок — по крайней мере, в общественных местах!
— Я бы с удовольствием употребил его на другое дело — например, чтобы попробовать на вкус те две сочные ягодки, которые обнаружил у тебя под платьем.
— О Боже! — простонала Сирил, но тут же, не удержавшись, коснулась пальцем его идеально очерченных губ, которые тут же попытались поймать этот палец.
Сирил, чувствуя, что у нее вот-вот закружится от страсти голова, упала в объятия Шона.
— Эй, стоп! — Он поймал ее за плечи. — Извини, дорогая. Кто бы мог подумать, что разговоры о еде доведут тебя до полуобморочного состояния…
Сквозь толпу они начали пробираться к столам. Заметив, что Сирил опасается идти рядом с ним, Шон хитро улыбнулся:
— Не бойся, Сирил, — добродушно проговорил он ей на ухо. — Как бы я ни жаждал тебя, у меня хватит сил и выдержки дождаться конца оного мероприятия.
Сирил поймала его горящий взгляд и усмехнулась.
— Тебя оставишь одного, — отозвалась она, — а потом сама же будешь грызть локти в досаде.
— Главное блюдо — попозже и дома, — взмахнув ресницами, добавила она через секунду. — Ну а пока не мешало бы набрать недостающие калории.
Расхохотавшись и решительно поцеловав Сирил в губы, Шон повернулся к ломящимся от яств столам.
— Ба, взгляни, какой выбор! — воскликнул он с таким видом, будто ни о чем кроме еды не думал. — Если собрать сюда всех голодающих Земного шара, они бы на неделю были обеспечены провизией! Что тебе положить, милая?
— Нет, давай лучше я! — заявила она, пробиваясь вперед. — Вот эти крошечные бисеринки в розетках — это икра. Серая, неприглядного вида — это черная, белужья, гурмэ ее особенно ценят. Что касается красной, то я не знаю, из какой рыбы она добывается. Может быть, начнем с этого? По крайней мере будешь говорить знакомым, что ел настоящую икру! Смотри: вот так ложкой перекладываешь ее на этот маленький кусочек хлеба, который называется тарталеткой, а затем сверху спрыскиваешь лимонным соком.
— Так вот как это делается! Что ж, будем знать, — лукаво улыбнулся Шон, терпеливо снося нравоучительный тон подруги. Продолжая слушать лекцию о правилах выживания на таких коктейльных вечерах, он не моргнув глазом проглотил несколько тарталеток.
— Ну… как? — не выдержала Сирил.
— Соленая… и не очень-то сытная. Давай-ка посмотрим, нет ли тут чего поосновательнее.
— Есть пирог с салом и ветчиной — если, конечно, тебя это устроит…
— Мда… Это называется «кормить соловья баснями».
— А? — растерянно переспросила Сирил.
— Поговорка такая. Я хочу сказать, что мужчина на таком птичьем корме долго не продержится.
«Что-то у меня сегодня с сообразительностью», — подумала Сирил и хотела уже ответить, когда прозвучал знакомый до зубной боли голос:
— Ага, вот вы где! Так и думал, что вы прячетесь от меня! А лица-то зачем отворачиваете? Пошли, пошли, Гулар давно уже заждался!
— Привет, Мартин! Хороший вечер, правда? — спросила Сирил, даже не обернувшись. — Шон, ты ведь помнишь Мартина?
— Припоминаю этот голос, — небрежно бросил Шон. — О, Мартин, привет, дружище! Рад снова видеть тебя.
Пока могущественный коротышка, брызжа слюной, отвечал приветствием на приветствие, Сирил с хладнокровием, удивившим ее саму, накладывала всевозможные лакомства на тарелку Шона, а затем то же самое проделала со своей. Только после этого она повернулась лицом к побагровевшему президенту.
— Ты просто исключительный хозяин, Коллинз! — сказала она с приветливой улыбкой. — Мы с Шоном так торопились на вечер, что не успели даже поужинать. Надеюсь, ты не станешь жадничать и возражать, если мы немного перекусим?
— Ну конечно, кто же против! — сразу сменил пластинку Мартин. — Но, может быть, вы пройдете к Гулару вместе с тарелками? Гулар и его милашка горят желанием познакомиться с вами. Ну пойдем же, Сирил, я уже истощил весь запас извинений по случаю вашей задержки!
Меньше всего на свете Сирил жаждала такого знакомства для Шона, но вывернуться не было никакой возможности.
— Ты действительно хочешь познакомиться с ними? — спросила она Шона, все это время терпеливо слушавшего их разговор, и вместо отказа, на который втайне надеялась, услышала невозмутимое:
— Отчего же нет?
Подавив вздох, Сирил скрестила в кармане пальцы, а потом, взяв тарелку, двинулась вслед за Мартином, возложившим на себя функцию тарана в этом вавилонском столпотворении в миниатюре.
У дальней стены спиной к гостям стоял среднего роста мужчина и не отрывал взгляда от женщины, просунувшей голову за занавес, который отделял помещение от небольшой ниши. Под шторой Сирил увидела ножки мольбертов.
При одной мысли, что Шон увидит ее эскизы и все поймет, Сирил стало дурно. У нее сразу куда-то пропал аппетит, и она торопливо поставила тарелку на ближайший столик.
Обеспокоенный ее видом, Шон то же самое сделал со своей тарелкой. Он хотел что-то сказать или спросить, но, по-видимому, передумал.
— Жак, неплохо бы сказать Франсуазе, что совать свой нос куда не следует дурной тон, — драматическим шепотом высказался Мартин.
Жак Гулар повернул к нему свое холодно-высокомерное лицо сноба и аскета. Ему было пятьдесят пять или около того, но густые каштановые волосы и длинное жилистое тело придавали ему моложавым вид, и только мертвенность светло-карих глаз говорила о том, что этот человек уже изрядно пожил и давным-давно пресытился жизнью.
— А вот и она, старина, — не обращая внимания на очевидное недовольство модельера, продолжил Мартин. — Та самая талантливая мадемуазель, рисунки которой вам так понравились.
