Тихо устало выдохнув, я начинаю искать подходящую причину, чтобы свалить, но этого и не требуется. Потому что под моими озябшими от внутреннего холода пальцами загорается экран, на котором высвечивается единственно нужное имя.
Я лихорадочно отвечаю на звонок и, сунув неодобрительно хмурящейся Лидке купюру, выбегаю на улицу прямо в расстегнутом пальто. С рвущимся из горла хрипом пересекаю разделяющие нас метры и висну у Тимура на шее, пряча лицо у него на груди и впитывая неповторимый аромат океана и соленого ветра.
– Я тоже скучал, принцесса.
Чуть слышно произносит Громов, но для меня эти слова гремят пароходной сиреной, разрывая мой мир на сотню разноцветных осколков. Как я буду без его согревающего «скучал», без его томительно-нежного «принцесса» и без этого прожигающего насквозь взгляда наглых голубых глаз?
Мотнув головой, я неуклюже смахиваю с ресниц набежавшие слезинки и прижимаюсь к Тимуру еще теснее. Чтобы спустя пару минут шагать вместе с Громовым по оживленной улице и лавировать между спешащими куда-то прохожими. А потом нырять в неприметный проулок и спускаться в расположившийся в полуподвальном помещении тату-салон, где нас ждет мой одноклассник и по совместительству неплохой друг Колька Воробушкин.
– Ну, что, созрела, наконец, Аверина? – подмигивает мне это жизнерадостное чудовище, на теле которого не осталось свободного от чернил пространства, и гостеприимно указывает на стоящее по центру прекрасно освещенной комнаты с красными стенами кресло.
– Бей!
Решительно даю добро несостоявшемуся дизайнеру и прикрываю веки, переживая вспышку боли. Иголка уверенно царапает кожу, а я стискиваю зубы и представляю, как плавные линии сольются в единый узор, имеющий значение для нас с Тимуром.
– Estas en mi corazon, – рассеянно улыбается Громов, с неприкрытым восхищением изучая украсившую мое тело надпись, а потом занимает мое место и, сбросив свитер, просит Николая. – А нарисуй-ка мне инициалы «A.S.» здесь.
Его пальцы касаются обнаженной груди – там, где скалит пасть изученный мной до каждой черточки медведь. А меня затапливает мощной лавиной нежности. Что-то внутри ломается с оглушительным треском, и я часто моргаю, не зная, чем себя занять.
Делаю пару шагов к высокому узкому столику рядом с креслом, глажу маленькую фарфоровую статуэтку-балерину и не нахожу слов, способных описать мое состояние.
Это спонтанно родившееся решение Громова еще сильнее привязывает меня к нему, прибивает невидимыми гвоздями и возводит наши отношения в иной ранг. Как будто ухмыляющийся Колька сейчас не выбивает на бронзовой коже простые буквы, а ставит клеймо. Кричащее о том, что Тимур принадлежит мне, и это не вытравить ни временем, ни обстоятельствами, ни лазером.
– Ненормальный, – чуть слышно шепчу я, растягивая губы в шальной улыбке, и понимаю, что сама недалеко ушла от Громова.
Пьяная от любви, обезумевшая от эйфории и внезапно поверившая в чудеса.
В то, что Дед Мороз существует и дарит подарки хорошим девочкам. Что счастливый случай толкает тебя в объятья правильного человека. Что судьба не ошибается и умело переплетает нити в целое полотно.
– Готово! – с довольным видом восклицает Воробушкин и, подмигнув, сообщает: – на парные тату скидка.
И мы покидаем его гостеприимную обитель с запасом бинтов, пленки и детского крема в рюкзаке. Забуриваемся в ближайшую кофейню и долго, с чувством, с расстановкой спорим, чей рисунок круче. Целуемся до головокружения и плывущих перед глазами звезд и живем этим мгновением.
А потом время, словно срывается с цепи, и события начинают сыпаться с немыслимой скоростью. Вот Тимур вместе с пацанами выигрывает командник и стоит на верхней ступени пьедестала мокрый и такой красивый, что на него больно смотреть.
Вот мы заходим в аудиторию, где нас ждут три самых строгих препода, и трясущимися конечностями тянем билеты. Чтобы спустя пару минут вцепиться в листки бумаги и с завидным энтузиазмом строчить то, что осталось в гудящих после бессонных ночей подготовки головах.
Отвечаем, проглатывая окончания слов, и хватаемся пальцами за деревянную кромку шатающейся кафедры. С буйным гвалтом высыпаем в коридор и дико нервничаем прежде, чем получить зачетки с проставленными оценками.
Выбиваем рецензии, минуем предзащиту, сдаем дипломы, празднуем выпуск в пафосном лаунж-баре и… Все это сливается для меня в нечеткое мутное пятно, потому что таймер уже запустил обратный отсчет, и я не могу думать ни о чем другом, кроме отъезда Громова.
И я заранее готовлюсь к предстоящей разлуке, заготавливая десяток бессвязных прозаических монологов. Ищу равновесие и внутренний стержень, которые будут поддерживать меня целый год. И все равно оказываюсь не готова выйти из такси перед входом в аэропорт.
Всеми фибрами души я ненавижу это стеклянное здание, этих суровых таможенников, и пилота, которого я в глаза не видела, за то, что они забирают у меня Тимура. Я без каких-либо причин ненавижу пробегающую мимо стюардессу с разметавшимися от ветра волосами и ее расстегнутый пиджак темно-синего цвета. Я испытываю стойкую неприязнь к русоволосому шоферу средних лет, поторапливающему меня и что-то бурчащему про нерасторопных клиентов. А еще хочу едко поинтересоваться у привалившегося к стене Шилова, какой черт принес его сюда.
Но не успеваю, попадая в плен сильных рук Тимура, вытаскивающих меня из автомобиля с шашечками и бережно опускающих на землю.
– Привет, принцесса.
Хриплый баритон запускает ток по венам, требовательные губы жадно накрывают мои, и я так же яростно отвечаю на этот горько-сладкий прощальный поцелуй. Выбивающий почву у меня из-под ног, уносящий жалкие остатки здравомыслия и разжигающий под ребрами самый настоящий пожар.
Сейчас мне плевать на все: и на количество людей, снующих мимо, и на возможно задетые чувства ставшего свидетелем такой вот нашей близости Шилова, и на трезвонящий в кармане джинсов телефон. Я плавлюсь от уверенно-требовательных прикосновений умелых пальцев Громова и не хочу, чтобы это мгновение кончалось.
Но ничто в нашем мире не вечно, и мне приходится отстраняться от своего нереального мужчины, размыкать объятья и проходить через металлическую рамку, предварительно выпотрошив содержимое небольшого сине-серебряного клатча.
– Девушка, вы забыли! – кричит мне вслед усатый таможенник, размахивая подозрительно знакомым браслетом, а я бросаю ему короткое резкое «это не мое» и устремляюсь за занявшим место в очереди регистрации Тимуром.
– Присмотри за ней, пока меня не будет, пожалуйста, – просит Громов хмурого Кирюху, застывшего чуть поодаль, и, еще раз невыразимо нежно меня поцеловав, передает в руки Шилова.
Тимур отпускает какую-то шутку, которую я уже не слышу, пытаясь развеселить грустную девушку с большими карими глазами за стойкой. Ставит небольшой чемодан на багажную ленту и, забрав из хрупких девичьих рук свой загранник, направляется в сторону терминала. Пока у меня внутри все протестует, сгорает дотла и превращается в золу, при виде его ровной прямой спины.
– Отпусти! – изо всех сил толкаю ничего не подозревающего Кирилла в бок и вырываюсь из его утешающих объятий.
Спотыкаюсь о свернувшегося клубком тойтерьера с розовым бантиком на мелкой игрушечной голове, перепрыгиваю через дорожную сумку баклажанного цвета какой-то пышнотелой дамы и едва не сталкиваюсь с несущим кофе молодым человеком с модной стрижкой.
Скольжу по свежевымытому полу, перепрыгиваю через несколько плиток и кричу, переходя на ультразвук.
– Тиму-у-ур!
Он останавливается сразу же, как только его имя слетает с моих губ, как будто натыкается на непреодолимый барьер. Вздрагивает, поворачивается и окунает меня в невыносимую лазурь его непривычно серьезных глаз. Его губы плотно сжаты, ноздри широко раздуваются, ходуном ходит грудная клетка.
– Ты только звони мне, пожалуйста. Ладно?
Добежав до Громова, я утыкаюсь носом в его футболку и больше не сдерживаю катящихся градом слез, воруя у судьбы еще пару драгоценных минут с привкусом черного жженного кофе и ароматом цитруса и мяты.
