меня случится сердечный приступ.
— Я никогда не трахался и не экспериментировал с кем-то своего пола, — он украдкой смотрит на меня, а затем выпивает свою рюмку.
Мое сердце гулко бьется за грудной клеткой, а пальцы судорожно сжимают рюмку. Дыхание вырывается из моих легких с прерывистыми интервалами.
Блять. Блять. Блять.
— А поцелуй считается? — спрашивает Ава, и он кивает. Глаза устремлены на меня.
Перестань смотреть на меня.
Просто перестань.
Кажется, меня сейчас стошнит на глазах у всех, и я унижусь самым худшим из возможных способов.
— Ну и черт с ним, — Ава выпивает шот.
Реми задыхается, как король драмы.
— Эта сучка действительно хочет, чтобы ее сегодня убили.
Киллиан поднимает рюмку, а Глин смотрит на него вопросительным взглядом.
— Не смотри так, будто сейчас упадешь в обморок, маленький кролик. Ты действительно веришь, что все эти извращения были проделаны только с женщинами? Я часто экспериментировал.
Пока он пьет, она тоже берет рюмку и выпивает ее одним махом.
Что…? Моя сестра сделала что…?
— Не удивляйся, Килл. Я тоже часто экспериментировала.
Я выдыхаю. Ладно, значит, это была ложь, чтобы позлить Киллиана. Она бы рассказала мне, если бы это было так. Мы близки.
Я так думаю.
По крайней мере, надеюсь, что это так.
— Больше никто? — Николай играет со своим пустым стаканом, бросая провокационный взгляд в мою сторону.
Я смотрю на препирающихся Реми и Аву, а затем на свои ноги, и мое внимание остается на них. Смотрю на чернила, поглощающие мои туфли.
И все же я чувствую на себе его взгляд, напряженный и безапелляционный.
Тик.
Ты выставишь себя дураком.
Тик.
Игра окончена, Брэн. Все увидят, какой ты обманщик.
Он негромко хмыкает, и я не могу удержаться от того, чтобы не бросить на него взгляд, когда он засовывает сигарету между губами и встает.
— Чертовы зануды. Я ухожу отсюда.
Мне приходится крепче сжать стакан, чтобы он не дрожал. Мой взгляд следит за его бесстрастными движениями, когда он идет к выходу, прикуривает сигарету и выпускает в воздух облако дыма.
Вместо того чтобы чернила исчезли с моих ног, они поглощают их, затем устремляются вверх по моим голеням и обволакивают колени, пока не становятся всем, что я могу видеть и чувствовать.
Черные чернила.
Чертово проклятье.
Сердце замирает почти летаргически, и я делаю еще один глоток, чтобы заглушить его.
— Фух, это было очень напряженно, — говорит Анника. — Серьезно, Килл. Не приводи его в следующий раз. Он страшный.
— Ты уверена, что это не потому, что он может настучать твоему брату?
Она неловко смеется.
— Не будь смешным. Мне нечего скрывать от Джера.
— Хах, ага, — отвечает Киллиан.
Я хочу спросить, что ей нужно скрывать. Почему она называет его страшным, если они были вместе…?
Хватит.
— Так кто следующий? — спрашиваю я, пытаясь не обращать внимания на весь этот хаос.
— Я! — Анника смотрит на Киллиана. — Мне никогда не сосали член.
— Это, блять, низко, — хнычет Реми, но выпивает.
Мы с Киллианом тоже выпиваем.
— Подождите минутку, — Реми смотрит на Крея. — Почему ты не пьешь, Крей-Крей? Ты что, пропускаешь этот раунд? — мой кузен качает головой, а Реми вскидывает руку вверх. — Тогда пей, Иисус, блять, Христос, пожалуйста, отпрыск, скажи, что тебе хотя бы раз сосали член?
Когда Крей не отвечает, Реми плюхается на стул с большей театральностью, чем нужно.
— Думаю, мне нужна медицинская помощь. Мое собственное отродье потеряно, а я и не знал. Я теряю годы своей жизни, говорю вам.
— Что такого особенного в том, чтобы тебе отсосали член? — спрашивает Крей.
— А что такого особенного в солнце? Луне? Экосистеме? Я могу продолжать бесконечно. Господи, Крей, из-за тебя я выгляжу плохим учителем.
— А ведь так оно и есть, — Сесили корчит ему рожицу, и все продолжают разговаривать, препираться и смеяться.
Веселиться.
Я отключаюсь.
Я смеюсь, когда они смеются, но не понимаю, что происходит вокруг меня.
Туман окружает меня и просачивается под кожу, пока я не могу дышать.
Я выпиваю еще две рюмки, но не могу полностью отключиться.
Этого недостаточно.
Ничего недостаточно.
Я не могу дышать.
Пожалуйста, остановитесь.
Я трясу головой, безуспешно пытаясь стряхнуть черные чернила, набухающие внутри.
Когда Киллиан решает отвезти Глин домой, я жду несколько минут, а потом придумываю отговорку, что чувствую себя не в своей тарелке.
Больше похоже на то, что я раздавлен собственной головой.
Я, спотыкаясь, выхожу из паба, голова плывет, а зрение затуманено. Я натыкаюсь на группу людей и извиняюсь — или мне кажется, что извиняюсь, — пока иду кривыми шагами.
Огни мерцают и превращаются в крошечные расплывчатые точки, удаляясь все дальше и дальше.
Как и мой гребаный рассудок.
Раньше я гордился тем, что полностью контролирую ситуацию. Над чем угодно.
Над кем угодно.
Пока в моей жизни не появился этот ублюдок.
И теперь я не знаю, как вернуть этот контроль.
Мне он нужен, иначе все будет кончено.
Всему, блять, придет конец.
Я натыкаюсь на кого-то и отступаю назад на подкашивающихся ногах.
— Простите…
— Смотри, куда идешь, гребаный пиздюк! — парень хватает меня за воротник рубашки, трясет несколько раз, и я вижу звезды.
Похоже они американцы. К черту этих парней. Почему они не могут просто оставаться в Америке и оставить меня в покое?
— Тебе лучше извиниться, или я тебя убью, — угрожают он и его близнец.
О, подождите. Это же тройняшки.
Это из-за алкоголя, верно?
Его друзья пытаются оттащить его от меня, но он только крепче прижимает меня к себе до тех пор, пока я не могу дышать.
Я мило улыбаюсь, как очень правильный человек, а потом бормочу:
— Пошел ты.
Он поднимает кулак, и я закрываю глаза. Может быть, мне это нужно, чтобы я либо отключился, либо наконец-то пришел в себя.
Я жду удара, но он так и не наступает.
Пальцы исчезают с моего горла, и я в полном ужасе наблюдаю, как Николай заезжает кулаком по лицу парня, отправляя его в полет.
Кровь хлещет из его носа и рта, а сам он корчится на земле. А потом Николай поднимает его за футболку и бьет снова.
И снова.
А потом пинает.
Когда остальные пытаются вмешаться, он наносит им длинную череду ударов кулаками по лицу.
Он в бешенстве. Безумии.
Он сумасшедший.
И все же, когда я стою здесь, единственное чувство, которое меня охватывает, — это глубокое облегчение.
Он не ушел.
Он вернулся.
Николай
Это определенно не то, чем
