Моя пятая точка в ловушке. Надежно.
Воронцов прижимает меня к своему паху, где для меня уже приготовлен возбужденный член. Руки, которыми я пытаюсь отодвинуть Виктора, слабеют, не слушаются меня.
Да и ноги тоже.
Не выпуская из стальных, таких жадных объятий он подталкивает меня куда-то, а когда я понимаю, что что-то не так, впивается в губы поцелуем, подавляя мое восстание на корню.
Через минуту он роняет меня постель в моей спальне.
Прямо на соболиную шубу.
Его ладонь печет мою кожу даже сквозь ткань платья, а его руки уже, кажется, везде.
Одна, собрав подол в гармошку, хозяйничает под ним, а другая сжимает грудь. Мужское колено вольготно устраивается между моих бедер, губы заглушают стоны не то негодования, не то удовольствия.
Я снова близка к тому, чтобы потерять голову, но Воронцов внезапно останавливается. Я отражаюсь в его расширенных зрачках.
Гнев и вожделение я вижу в его глазах.
Он поднимается, оставляя меня распростертую на мехах.
Очевидно, это дается ему непросто. Грудь ходит ходуном, скулы побледнели, ширинка топорщится, кулаки сжаты.
— А теперь мне пора поработать, а тебе подумать. Дорогая.
Внутри меня еще тлеют угли, раскаленные его жаром, и у меня нет слов. Как он посмел? Он же… Почти меня соблазнил! Я ужасна! Становится невыносимо стыдно за свою женскую слабость.
— Я сегодня же уезжаю, — выдавливаю я в спину уходящему Воронцову.
Он оборачивается.
— С какой стати? У нас договор на неделю.
— Но вы уже приехали… — боже, это звучит жалко, и с каждым моим словом во взгляде Виктора все сильнее разгорается огонь.
— Это не имеет никакого отношения к сути договора. Неделя здесь и работа аудитора взамен.
Я не понимаю, почему он сейчас так доволен.
— Тогда не прикасайтесь ко мне! — приподнимаюсь я, осознав, что поза моя более чем неприлична.
— Еще чего. Я всегда делаю то, что считаю нужным. И… — тут Виктор поясняет, отчего у него такое довольное лицо, — я вижу, что поступаю правильно. Если бы у меня не было шансов оказаться в тебе, ты бы не пыталась смыться.
— Мерзавец! — вырывается у меня.
Воронцов только смеется.
Прежде, чем скрыться за дверью, он снова оглядывает меня плотоядно и бросает напоследок:
— Они розовые. И если потрогать, очень твердые и… длинные.
Шокированно смотрю на закрывшуюся дверь.
Виктор не врет, он точно трогал меня ночью. И разглядывал утром, а не только при лунном свете.
У меня бледно-розовые соски с крупными ареолами, и напряженные они не горошинками, а…
Боже!
Со стоном я прячу лицо в мех, пахнущий вербеной.
Как он посмел? Какой же он мерзавец!
Зачем Виктор об этом мне рассказал? Воронцов ужасен!
Подарок он выбрал! Меха и шелка! Эстет, блин! Не нужно мне нечего!
Я вскакиваю с кровати обуреваемая желанием швырнуть шубку в лицо Воронцова, но решимость тает, я не смогу смотреть ему сейчас в глаза… Это выше моих сил. Я не так искушена в этих играх, чтобы притворяться, что ничего особенного не происходит, и Виктор быстро все считает с меня и будет развлекаться за мой счет.
Я аккуратно вешаю шубу в гардеробной и закрываю дверь, чтобы лишний раз это великолепие не мозолило мне глаза и не смущало.
Умывшись холодной водой, я иду к детям. Я здесь именно для этого, а не для того, на что рассчитывает Воронцов. Я весь договор вдоль и поперек перечитала, только присмотр за ребенком.
Мне удается скрываться от внимания Виктора до самого обеда. К этому моменту я беру себя в руки, но Воронцов снова лишает меня самообладания. Половина дня в его присутствии, как год в аду. Он устраивает мне встряску за встряской.
Мало того что мне в его компании кусок в горло не лезет, потому что карий взгляд неотступно следит за каждым моим жестом, Виктор продолжает играть на моих нервах:
— Екатерина, — словно невзначай обращается он к домработнице, — как насчет домашнего тортика вечером?
— Испеку, — легко соглашается она. — Какой хотите?
— Маленький, сладкий, с ягодной начинкой и чтоб украшенный розочками. Розовыми, — отвечает Воронцов и смотрит на меня насмешливо.
Прямо сейчас я хочу убежать из-за стола. Сдерживаюсь с трудом.
— Что-то вы хрипите… — обеспокоенно замечает Екатерина. — Горло болит?
— Нет, — хмыкает Виктор. — Это другое.
Я готова провалиться сквозь землю. После утренних ляпов от детей, да и вообще поведения Воронцова, Екатерина не может не понимать всех этих намеков.
Однако домработница все равно смотрит на работодателя с подозрением. Похоже, за него она волнуется даже больше, чем за детей.
— Не нравится мне это, — ворчит Екатерина. — Давайте лимон нарежу хоть.
И оказывается права.
Часа через два после обеда Воронцов нарисовывается в дверях детской, и выглядит он уже не так цветуще. Тон кожи немного бледнее обычного, на скулах красные пятна, в глазах лихорадочный блеск. Налицо все признаки температуры.
Удерживаю Тиль, которая собирается рвануть к отцу.
— Эстель, подожди, — уговариваю я. — Давай-ка мы папу сначала проверим.
Воронцов, конечно, зараза, но вдруг у него грипп?
Я подхожу к Виктору, который, странное дело, все еще молчит. Очень на него непохоже. Кладу ладонь ему на лоб. Да он пылает!
Воронцов, с наслаждением прикрыв глаза, бормочет:
— Какая прохладная… подержи еще… хоть какой-то плюс то того, что ты ледышка…
— У вас температура, — поджимаю я губы. — Пойдемте отсюда, нечего детей заражать.
— Это все, что тебя волнует, да? — кисло спрашивает он. — Опять тебе меня не жалко…
Но слушается и плетется за мной, а я веду его на кухню в надежде сбагрить куда более жалостливой и компетентной в вопросах простуды Екатерине.
— Ну что я говорила! — всплескивает она руками. — Опять упираться будем?
— Вы о чем? — не понимаю я.
— Таблетки мы пьем только под дулом ружья, вот о чем! — сердится Екатерина.
— Это химия мне ни к чему, — подтверждает ее опасения Воронцов. — Лимончику поем, и все пройдет. И хреновуху вашу давайте.
Мы смотрим на него как на сумасшедшего. Лимончику? Тут и без градусника ясно, что почти тридцать восемь, а то и больше.
— Хреновуху надо было пить вчера, а сегодня уже поздно! Так, вы идите наверх, я принесу отвар с имбирем, лимоны и обтирание… Я пока за детьми пригляжу.
Я оторопело хлопаю глазами.
— Екатерина, — шиплю я, — это я за детьми приглядываю, а вы лечите своего босса!
— Некогда мне, я вон за коржами должна следить, мне проще детей тут занять, да и ты уже переболела, тебе не страшно…
— Так у меня не вирус был, давайте его тоже сунем
