только послезавтра. На улице даже дождя нет, или, по крайней мере, я так думаю — теперь, когда дом заколочен, я больше ничего не вижу из своего окна. Весь естественный свет исчез благодаря зловещим металлическим ограждениям.
Что будет с моим домом? Моим городом?
При мысли об этом сжимается желудок, а затем мысли возвращаются к Бо и его маме. Ее дом находится за пределами Нового Орлеана, но не так далеко. Конечно, они не собираются оставаться там, чтобы переждать бурю. Это не имеет смысла.
— Лорен! — кричит мама снизу. — Ты собрала вещи, милая? Только самое необходимое!
Я опускаю взгляд на свой чемодан, чувствуя себя глупо из-за книг в мягкой обложке, которые положила сверху. С усилием застегиваю молнию и мчусь вниз по лестнице.
Мой папа быстро ополаскивается, чтобы мы могли ехать. Мама берет мой чемодан и идет грузить его в машину.
— Десять минут, Лорен! — кричит она мне через плечо.
Десять минут!
В панике оглядываюсь вокруг, пытаясь вспомнить, о чем еще я могу пожалеть, что оставила, и тут мое внимание переключается на Бо. Бо — это единственное, что я не хочу оставлять. Я бросаюсь через заднюю дверь и выбегаю через наш двор. Не могу разглядеть его грузовик на улице. Окна его квартиры закрыты.
Неужели он уехал?
Распахиваю дверь в его квартиру с такой силой, что она с грохотом ударяется о стену здания.
— Бо?! — кричу я, а потом поворачиваюсь и вижу его там, он стоит у кровати и собирает вещи с тумбочки.
Его черные волосы мокрые. В воздухе витает густой аромат геля для душа. Я не видела его с тех пор, как он вчера отвез меня домой, но сейчас он здесь, и его голубые глаза смотрят на меня.
Удивленно.
Вот как он выглядит, и что ж, я тоже такая.
Я думала, он уехал.
Я думала, он уже уехал.
Не раздумывая, бросаюсь к нему и обвиваю руками его талию. Моя щека прижимается к его твердой груди, и я прижимаюсь и прижимаюсь к нему, пока не чувствую, как колотится его сердце, едва скрытое тонким хлопком футболки.
Я рядом, использую его, как источник утешения еще до того, как осознаю, что делаю. Это нехорошо, думаю я. Мы едва прикасались друг к другу, и теперь я обнимаю его так, словно он — единственное, что удерживает меня на ногах.
Его руки подняты, как будто он вскинул их в удивлении, когда я бросилась к нему, и теперь он застрял, слишком сбитый с толку, не зная, как поступить. Хотя мне все равно, что он делает, потому что это не для него. Это для меня. Мои глаза закрываются, и я вдыхаю, задаваясь вопросом, почему мое тело выбирает именно этот момент, чтобы позволить слезинке скатиться по моей щеке.
— Все будет хорошо, Лорен, — уверяет меня его спокойный, хрипловатый голос.
Мне так не кажется.
То, как вели себя люди на заправке, паника в воздухе, время от времени прерываемая криками. Город погружается в хаос, и он собирается уезжать. Мы уезжаем. Через несколько часов я даже не буду в том же штате, что и он. Независимо от того, что правильно, а что нет, независимо от того, что подобает, он стал как бы частью семьи. Неужели он не понимает, насколько неправильно расставаться сейчас?
Я хочу моргнуть и вернуться к тому моменту в доме его мамы до того, как мы узнали о шторме. Я была на крыльце с миссис Фортье, и мы смеялись над Бо. Она рассказывала мне истории о том, каким ребенком он был: тихим, любопытным, уважительным, так похожим на мужчину, стоящего передо мной, который слишком напуган, чтобы прикоснуться ко мне.
— Ты дрожишь, — говорит он, его дыхание касается моей макушки.
Неужели?
Его руки опускаются на мои бицепсы, и он сжимает их, как будто собирается оттолкнуть меня, но он этого не делает. Его руки сжимаются, и это по-своему похоже на объятие.
Ему, наверное, интересно, что будет, если кто-то увидит нас в таком виде, но окна закрыты. Мои родители сейчас не могут нас видеть. Никто не может. Объятия двух людей по обоюдному согласию — это последнее, о чем кто-либо сейчас думает.
Я моргаю, открываю глаза и запрокидываю голову назад, пока не могу встретиться с ним взглядом. Его темные брови сведены вместе. Его внимание приковано к моим губам. Я облизываю их, и его хватка на моих руках становится еще крепче. Думаю, он перекрывает кровообращение, пытаясь не допустить поступления кислорода к моим конечностям.
— Бо?
Его глаза прищуриваются, и мой взгляд опускается на его губы — мягкие, полные губы, которым не место на таком точеном лице, как у него. Поцелуй его! Эта мысль проскакивает у меня в голове, и я прогоняю ее прочь. Поцелуй его! Страх сжимает мой позвоночник, как кулак, но искушение побеждает. Мое тело двигается прежде, чем я убеждаюсь, что это хорошая идея. Я приподнимаюсь на цыпочки и пользуюсь единственной возможностью, которая у меня когда-либо будет, чтобы украсть у него свой первый поцелуй. Это самое быстрое движение, которое я когда-либо совершала, отчаянный поступок, но затем я вознаграждена ощущением его губ на своих. Они мягкие и неподвижные. Я слишком неопытна, чтобы знать, как вызвать у него какую-то реакцию. Чувствую себя такой маленькой в его объятиях, такой маленькой и такой наивной. Его безответная реакция злит меня, как никогда, и я прижимаюсь к нему всем телом. Наши груди соприкасаются. Дикая волна вожделения пронзает меня, когда я слегка отстраняюсь и касаюсь его губ своими. Он неодушевленный предмет, который потом вдруг оживает, отпускает и отталкивает меня. Воздух возвращается в мои легкие, когда он увеличивает расстояние между нами.
Я поворачиваюсь, а он уже у двери, придерживает ее для меня открытой. Ураган может разрушить город, но этот момент разрушает меня.
— Я хотела, чтобы мой первый поцелуй был особенным, — заявляю я, пытаясь убедить его уступить мне в этот крошечный момент, который вот-вот затмят миллионы других, охваченных паникой. — Но это не считается. Ты даже не поцеловал меня в ответ.
Бо проводит рукой по лицу, и могу сказать, что он расстроен из-за меня. Ему требуются все силы, чтобы сдерживать гнев. Может быть, я не хочу, чтобы он сдерживался. Может быть, я хочу увидеть все, каждую грань мужчины, который привлекал мое внимание последние три месяца.
— Ты не знаешь, что делаешь. Это не очень хорошая идея.
— Я никому не скажу. Никто не узнает.
Его глаза снова открываются,
