кроме тебя, как организатора и возможного исполнителя? Меня, по-видимому, решила взять в сообщники? Полагаешь, что Ромка будет сдерживаться, если вдруг до допроса с пристрастием дойдёт? Типа я его старый друг, значит, наш Юрьев будет милосерден и не прикончит случайно подвернувшегося идиота. Ты ему хоть бы крест в шёлковом платочке передала.
— Зачем?
— Чтобы не убил, а был с приговоренным к смерти мягче. Старинный обычай — взять палача в свои союзники. Короче, перекупить убийцу. Государство тебе выписало смертный приговор, а тот, кто будет приводить в исполнение, получит от жалкой жертвы несколько целковых, поэтому либо ускорит процесс, чтобы жалкий агнец не мучился, либо полностью отменит и устроит мини-бунт: «Долой царя, долой самодержавие!».
— Не отвлекай, — отмахиваюсь от него.
— А Марго?
— Что Марго? — я моментально настораживаюсь и расправляю плечи, сильно прогибаясь в пояснице.
— Свекровь о твоём намерении знает?
— Нет.
— Охренеть! «Сбежать» — единственно возможное и правильное решение?
— Да.
— Как долго будешь отсутствовать?
Пока не заживёт!
— Костя, не мешай, пожалуйста.
— Не мешать собирать вещи, я так понимаю?
— Да.
— Не находишь, что муж имеет право знать, куда линяет его жена?
— Нет.
— Очередная пятилетка по уничтожению того, что с большим трудом удалось спасти? Ты настырная, Юрьева.
А надо ли вообще подобное спасать?
Костя почти на два года старше меня и на несколько месяцев моложе Ромки. Он друг семьи, вернее, жилетка палача, когда тому становится невмоготу. Тяжело представить, на какой почве сошлись эти мужики, но Юрьев и Красов знакомы с детства. Вместе бегали по диким грязным пляжам, искали на свои задницы приключения, когда выдавалось свободное от школы и внеурочных занятий время, были членами одной местной банды отморозков и дёргали за юбки первых попавших под это дело кукол.
— А как вообще дела?
— Нормально, — бубню, уложив ладонь себе на лоб. — Я быстро, долго не задержусь. Потом зайду к Фролову.
— О! Писюша будет просто счастлив.
— Кость… — а я опять тяну.
— Что у Юрьева с рукой?
— То есть? — таращусь исподлобья на план застройки местности на ближайшие полгода. — О чём ты говоришь?
— Три дня назад правая рука моего начбеза была забинтована. Сидел в своем кабинете и с белым хвостиком игрался: то ли температурил, то ли реально наслаждался. Ни оду написать, ни за пистолет схватиться. Жалкое зрелище, если честно. Башка была при нём, но настроение явно на нуле крутилось. Что произошло?
Он её разбил, когда ломал входную дверь в квартиру. Юрьев голосил, словно пребывал в агонии. Муж предчувствовал конец, но не сдавался. Ромка бил ногой, хрипел проклятия, при этом прошивал бронированное полотно рукой. Он выбил две косточки правого запястья и оскальпировал тыльную часть ладони. Фаланги самостоятельно и вправил, а кровь слизал. Юрьев тяжело вздыхал и тихо матерился, когда замачивал кисть под студеною водой, но от сочувствия не отказался. Я настояла на первой медицинской помощи, а муж кивком и молча поддержал.
Он не смотрел на меня и на то, что происходило там, с его рукой. Сидел тычкой на диване, отвернувшись от меня. Юрьев не сгибался, не горбился и не унижался, опуская плечи. Шипел, на жалкие мгновения задерживая дыхания, когда было невыносимо больно.
В тот вечер, три дня назад — Красов не ошибся — он ушёл. Ушёл, вернее, выехал из нашей комнаты: забрал свою любимую подушку, не забыл про ультрабук и прикроватную лампу, прибрал к рукам большую пепельницу и пачку общих сигарет. Отныне муж спит в зале, на большом диване. Там же чем-то личным занимается, что-то пишет, что-то изучает. По крайней мере, я слышу, как он с кем-то общается, что-то, как обычно, пробивает, рыщет в поисках нужных сведений, добывая информацию, открывает ящики Пандоры, о которых люди за ненадобностью давным-давно забыли. Стало ли мне лучше? Определенно. Теперь я сплю по диагонали, предварительно заперев дверь в комнату на ключ, хотя замок стопроцентно не задержит Ромку, если ему приспичит силу показать. Такое мы уже проходили. Совсем недавно, между прочим. Если не ошибаюсь, три месяца назад…
— Он порезался, — нагло ухмыляюсь.
— Когда брился, я так полагаю?
— Старая шутка, — хихикаю, ладонями, как ковшом, прикрывая рот.
— Бандитская пуля, от которой он уже отвык?
— Мы трахались, Костя.
— Оля-Оля-Оля, прекрати, — убеждена, что он сейчас мотает головой. — Зачем ты…
— Правда-правда. Я укусила Юрьева, потому что он меня держал, жёстко зафиксировал, как старую калошу, но силу при этом не рассчитал, нагнул, как шлюху, и отодрал над раковиной в ванной комнате. Не люблю подходы сзади. Муж знал об этом, но в порыве страсти не придал положению значения. За это, как говорится, и поплатился.
Интересно, что Ромка Косте рассказал?
— Пусть так. Это ваше дело. Если честно, то приятно было видеть, что его ладонь с любовью обработана и тщательно забинтована. Начальник безопасности со сквозным ранением в руку достойно смотрелся, пока не морщился от боли, как девочка, или по причине утраченного чувства собственного достоинства, потому как Сашка подкуривал ему сигарету. Правая ладонь до сих пор скулит, Юрьева. Ты хоть бы пожалела его.
— Не лезь не в своё дело, Красов, — молниеносно обрываю. — Выйди, пожалуйста, ты мешаешь.
— Узнаю! Узнаю нашу бешеную и жгучую Ольгу. Жадничаешь, ревнуешь мужа, поэтому и заводишься. У них с Сашкой дружба, не волнуйся. Поскандалили и тут же помирились. Я их «девочками» величаю. Ты не возражаешь?
— Главное, чтобы палач тебе морду за подобные гадости не набил. Он может!
— Меня будет кому пожалеть. Не беспокойся, — Красов слишком близко, он шепчет прямо в ухо, теплым воздухом приподнимая выбившиеся волосы на одном виске.
— Отойди.
Я работаю в этом месте, по меньшей мере, шестнадцать лет: шесть полноценных и десять «холостых». Сказать начальнику «спасибо» за то, что вник в сложность ситуации, выразил сочувствие и не стал придавать огласке моё неприглядное поведение по отношению к собственным подчиненным и не имеющим к моему отделу отношения мимопроходящим, но во всё вникающим коллегам?
— Это моя фирма, Юрьева, помещения тоже принадлежат мне и твой рабочий кабинет, как это ни странно, числится на упомянутом в кассовых книгах балансе, а это означает, что я в своих правах, могу здесь находиться, сидеть на этом стуле, стоять у тебя за спиной, смотреть в окно, рисовать сердечки на запыленных поверхностях казённой мебели. Зачем ты лично приехала?
— Юрьев привёз, — не поворачиваюсь, по-прежнему нахожусь к начальнику спиной. — Я увольняюсь, решила забрать свои вещи и…
— Первый раз об этом слышу.
— Костя… — жалобно скулю.
— Я не подпишу «по согласованию сторон», Ольга Алексеевна. Ты задолжала фирме. Отработка будет.
— Я готова.
— И
