— Сладких снов, Дженни, — шепчет он, а затем, на этот раз по-настоящему, уходит, раздаются глухие шаги по лестнице, входная дверь за ним закрывается, звуковой сигнал сообщает мне, что замок заперся.
Я откидываюсь на гору подушек позади себя, прижимая руку к вспотевшему лбу.
Блять. Индиане Боунс придется постараться.
ГЛАВА 10
УСЭЙН БОЛТ
Дженни игнорировала меня всю неделю.
Четыре дня назад я окликнул ее в вестибюле. Увидев меня, она убежала. Буквально пробежала через вестибюль, выскочила за дверь, бросилась на заднее сиденье такси, ожидавшего у входа, с больной лодыжкой и всем прочим.
Два дня назад я постучал в ее дверь. Не открывая ее, она прокричала в ответ — я думаю — на ужасающей смеси испанского и английского, что Дженни там больше не живет, и теперь там кто-то по имени Глория. Я сказал, что знаю, что это она, потому что видел, как она заходила в лифт. Она молчала целых тридцать секунд, прежде чем ответить «Я не говорить инглиш».
Я чертовски разочарован. Несмотря на умопомрачительные оргазмы, я думал, что в динамике наших отношений произошел сдвиг, что мы наконец-то стали друзьями. Она перестала пугать меня так как раньше, я смог говорить с ней полными предложениями. Если это не дружба, то я не знаю, что это такое.
К тому же, мы расстались на хорошей ноте — я поцеловал ее на ночь — так почему же она избегает меня? Обычно разговаривать и кричать ей дается легко, это я — тот, кто не умеет связывать слова.
Должны ли мы повторить оргазмы? Вероятно, нет. Хотел бы я этого? Абсолютно, блять, да. Но если она не может смотреть мне в глаза, как мы вообще сможем находиться в одной комнате? Нам нужно обсудить это, пока мы не окажемся в ситуации, где у нас не будет выбора.
Дверь рядом со мной открывается. Я отрываюсь от стены, когда из квартиры выходит Дженни, напевая, в чем я почти уверен, саундтрек из «Холодного сердца».
На ней облегающие подчеркивающие ее необычайную задницу леггинсы сливового цвета, пара удобных теплых ботинок, которые так любят мои сестры, и мешковатая толстовка с капюшоном. На кончиках ее пальцев болтается шапка, наушники висят на запястье. Повседневная одежда выглядит на ней сейчас лучше, чем на ком-либо.
— Доброе утро, солнышко. Кажется, твоей лодыжке лучше.
Интересно, перестанет ли она когда-нибудь кричать на меня, но точно не сегодня.
Она подпрыгивает в воздух, роняя свои вещи на землю, выкрикивает череду проклятий.
— Мать… ублюдок, — она собирает свои вещи, прежде чем ударить меня по плечу. — Это было необходимо?
— Основываясь на том, как ты игнорировала меня последнюю неделю? Абсолютно.
— Я была… — она оглядывается по сторонам, ожидая окончания предложения. — Занята.
Черт, она врет так же плохо, как это делаю я.
— Я думал, ты съехала. Что случилось с Глорией?
Она растягивает виноватую улыбку на губах.
— О, она… просто… подруга… с ночевкой… девичник, — она машет рукой в воздухе. — Бои подушками в трусиках и все такое.
— Ага. Послушай, — я делаю шаг вперед, и она в ужасе прижимается к двери. Я почти уверен, что я наименее пугающий человек на свете, судя по тому, как краснею и заикаюсь, как осел, когда она рядом. Но я все равно останавливаюсь, потому что мы не в спальне, которая, оказывается, единственное место, где мне нравится немного пугать. — Нам нужно поговорить о том, что произошло на прошлых выходных.
— Что случилось? — ее голос взлетает на целую октаву. — Ничего не случилось. С тобой что-то случилось? — она зажмуривает глаза. — Черт.
Мне нравится в ней эта беспорядочная сторона. Я словно проникаю под ее кожу так же сильно, как она проникает под мою. Так мне чуть менее одиноко в этом состоянии.
Может быть, именно поэтому я делаю еще один шаг к ней, потом еще один, пока она не смотрит на меня своими широко раскрытыми глазами, которые уступают место невинности, которая, как мне кажется, скрывается под всей ее дерзостью.
— Давай, солнышко. Ты же не можешь думать, что я забыл. То, как звучало мое имя, срываясь с твоих губ, запечатлелось в моей памяти, точно так же как то, как твой рот открылся, когда ты кончила на моих пальцах, а потом на моем языке, — я провожу пальцем по ее бедру, прежде чем скользнуть рукой под ее толстовку, обхватывая ладонью ее обнаженную талию. — Хочешь, напомню?
Я понятия не имею, что сейчас делаю. И Дженни, без сомнения, последний человек, с которым мне следует так себя вести. Думаю, я решил — по крайней мере, в этот момент — что мне нечего терять. Об этом точно говорит то, что я опускаю свои губы к ее, нависаю над ней и прикасаюсь кончиком носа к ее носу.
Дженни прижимается ко мне, приподнимая подбородок, ее пухлые розовые губы тянутся к моим. Они раскрываются в прерывистом вдохе, щеки краснеют под моим пристальным взглядом, и словами, которые я не должен был произносить.
А затем она возвращается с небес на землю, мотая головой и, по сути, осматривая мое тело с другого конца коридора. Она поворачивается обратно к своей двери и вставляет ключ в замок.
Ладно, она этого не делает, но, конечно, пытается. Она промахивается раз двадцать, раз за разом ударяя им в дверь, оставляя отметины.
— Я бы с удовольствием поболтала, но мне пора! Нужно принять душ, — она выдавливает из себя смех на грани истерики. — От меня воняет.
Мой взгляд падает на ее волосы, собранные на макушке, и…
— Твои волосы мокрые.
Неважно, что она выходила из своей квартиры, а не возвращалась домой. И что, от нее пахнет суперсвежестью, с нотками ванили, корицы и чего-то сладкого, будто она все утро пекла рождественское печенье.
Я бы съел ее печенье.
Нет. Нет, Гаррет. Именно из-за этого мы и оказались во всей этой неразберихе в первую очередь.
Ямочки на щеках Дженни исчезают, когда она понимает, что ее поймали на очередной лжи, и она наконец вставляет этот чертов ключ в замок. Дверь распахивается, и она вваливается в нее.
— Жирные. Супер жирные. Мои волосы. Да, я не мылась… несколько дней, — она морщит нос от отвращения своей лжи. — Так что они только выглядят влажным, но на самом деле они… — она обводит рукой свой влажный пучок волос и смиренно вздыхает. — Жирные.
— Джен…
— Ладно, пока, Гаррет! — слова слетают с ее губ с той же скоростью, с какой она захлопывает дверь, и мое внимание привлекает хихиканье, я оборачиваюсь.
Эмили стоит в дверях, скрестив руки на груди, и улыбается мне.
— Я так и знала.
Я вытираю глаза рукой. Я чертовски устал и больше не знаю, что делать со своей жизнью.
— Знала что?
— Что вы двое потрахаетесь. Я чувствую сексуальное напряжение даже отсюда.
— Мы не… тьфу, — я потираю затылок. — Она кажется напряженной?
— Такой напряженной. Девчонка хочет твой член и ненавидит это.
Я смеюсь, а Эмили улыбается. Это должно быть странно, но это не так. За годы, что мы с Эмили знакомы, у нее было много парней и подружек между нашими случайными связями. Я не волнуюсь, что Эмили поняла… что бы это ни было, черт возьми. Возможно, ничего. Скорее всего, ничего.
Или, может быть, что-то поняла. Дженни невозможно прочесть.
За исключением прошлых выходных, когда я ел ее киску, как на Тайной вечере. Довольно сложно неправильно истолковать сигналы, когда она дергает меня за волосы, трется киской о мой рот и стонет мое имя, когда кончает. Дважды.
— Отношения с Дженни немного…
— Сложные, младшая сестра лучшего друга и все такое? Это серьезная игра, Андерсен! — Эмили хлопает меня по плечу. — Горжусь тобой.
Я провожу пальцами по задней части своей шапки и почесываю голову, чтобы отвлечься от того факта, что испытываю дурацкое чувство вины. Я позволил своим «синим» от возбуждения яйцам говорить за меня, и теперь собираюсь провести остаток своей жизни, пытаясь скрыть это от одного из моих лучших друзей.
