Все ее инстинкты, кроме одного, подсказывали ей, что нужно бежать, но этот, единственный, был сильнее всех остальных. Он удерживал ее, не давая пошевелиться. Сквозь дрожащие ресницы она смотрела в его жесткое, уверенное, красивое лицо, злясь на него и одновременно желая его, страшно опасаясь, что зашла уже слишком далеко и что ей никогда не выбраться из этой пропасти, которая разверзлась перед ней из-за ее слабости и темной силы его магнетизма.
Все это, подумала она с тоской, началось с той самой минуты, когда она увидела его в ресторане.
Он сидел неподвижно, ни один мускул на его лице не дрогнул. Он наблюдал, как она всматривается в его лицо, и только в уголках его рта дрожала довольная улыбка, словно он был уверен — стоит ему только протянуть руку, и она будет готова на все.
Самое ужасное, что он прав, подумала она.
— Какой у вас взгляд! — сказала она голосом, охрипшим от желания, которое она старалась подавить. — Сколько же вам пришлось упражняться, чтобы научиться так смотреть?
Неподдельное удивление стерло улыбку с его лица, не дав ей насладиться его смущением. Он легко обхватил ее напряженно сжатые руки, притянул к себе и посадил на колени. Одна его рука скользнула вверх по ее руке, а другая обвила ее талию. Заглянув в эти мерцающие холодной страстью глаза, она увидела, что он, не отрываясь, смотрит на ее губы.
Она почувствовала, как жаркая волна захлестнула ее, охватив пламенем каждую клеточку ее тела. Охваченная испугом, она пыталась сопротивляться, но его жесткий красивый рот, жадно впившийся в ее губы, обратил в ничто все ее попытки протеста, приведя в полное смятение ее чувства.
Его страстный поцелуй не знал пощады. Он то с ненасытной жадностью терзал ее рот, то мягко замирал в какой-то пленительной истоме, и тогда уходили прочь все ее страхи, кроме страха потерять себя, отдавшись этому гибельному соблазну, перед которым она чувствовала свою беззащитность.
— Раскрой для меня свои губы, Кэндис, — настойчиво шептал он, касаясь губами ее дрожащего рта. — Раскрой их для меня. Как только я увидел тебя, я так хотел почувствовать их вкус.
Она подняла тяжелые веки. Его глаза были опущены, густые прямые ресницы скрывали от нее магическую глубину его зрачков.
Она украдкой облизала пересохшие губы и этим едва заметным движением выдала себя. Он улыбнулся, словно она отдавала ему что-то необычайно редкое и ценное, что есть у нее, снова склонился к ней, и его неумолимый обольстительный рот заставил ее раскрыть ему навстречу свои губы и почувствовать, как его влажный язык окунулся в их сладкую глубину.
Какое-то дикое, первобытное чувство заставило мучительно содрогнуться все ее тело, адским пламенем охватило низ живота и, подогреваемое страстным желанием близости, медленной, сладкой истомой разлилось по всему телу. Она положила руки ему на грудь, пальцами теребя шелковистую ткань его рубашки. Под своими ладонями она чувствовала, как гулко стучит его сердце, сливаясь с бешеными ударами в ее груди. Губы его приникли к ее губам, обследуя, пробуя их на вкус, полностью подчиняя ее себе, делая его хозяином всех ее ответных реакций. Она всегда ненавидела такие поцелуи, чувствуя, как задыхается от них, но Сол делал это настолько умело, что она вдруг поняла всю их чувственность.
Казалось, воздух вокруг них гудит, переполненный их страстью — золотистой, безумной, неутоленной, повелевавшей им забыть все предостережения ума и сердца и подчиниться ее дикой стихии. Она хотела знать — да, после всего, что с ней произошло, она хотела знать, что значит близость с мужчиной, с этим мужчиной, хотела открыть ему все самые сокровенные уголки своего тела, сдаться в этот сладкий плен, отдаться ему тут же, прямо сейчас, теперь. С испугом осознавая желания своей плоти, она чувствовала, как пульсирует кровь, как сладко ноет тело, страстно требуя завершенности. Рука, обвивавшая ее талию, медленно скользнула вверх и дотронулась до ее груди. Она замерла и затаилась. Он заглянул ей в лицо и тихо сказал:
— Я никогда не упражнялся в этом, слышишь, Кэндис?
— В чем? — Отяжелевшие веки почти скрывали ее затуманившийся взор.
— В том, чтобы научиться так смотреть. Когда я смотрю на тебя, это получается само собой.
Эти спокойно сказанные слова так не соответствовали тому, как бешено колотилось его сердце. Эта ложь странной болью пронзила все ее тело.
Как странно, что она уже научилась так хорошо чувствовать его. Ведь голос его звучал ровно, в нем ничто не указывало на обман; к тому же он был еще и превосходный актер, профессионал, и все-таки она смогла почувствовать в нем какую-то скрытую фальшь. Значит, все это не более чем хорошо продуманный эксперимент.
— Я не верю вам, — медленно произнесла она. Голос ее звучал хрипло, а мозг лихорадочно работал.
— Ты не веришь, что я хочу тебя? — Грудь его беззвучно вздымалась. — Я хотел тебя, как только увидел. Я все время чувствовал твой взгляд, пока шел через зал, но, когда я поравнялся с твоим столиком, ты уткнулась в свою тарелку — такая скромница! — и я увидел только твои ресницы, такие густые и темные на фоне шелковистой матовой кожи, и алые губы. Потом мы встретились на рынке, помнишь, ты еще упала в обморок, и, когда ты открыла глаза, они были похожи на серебристые кристаллы алмаза, теплые, чистые и сверкающие. Эти глаза, эта нежная кожа, шелк волос и мягкий, похожий на цветок алый рот — все говорило о чувственности, о затаенном желании. О Боже, Кэндис, когда я говорю, что хочу тебя, это даже в малой степени не передает того, что я чувствую к тебе на самом деле.
Его теплое дыхание щекотало ей щеку. Она подумала о штормах, которые зарождаются в этих морях и иногда докатываются до самых берегов Новой Зеландии, о яростных циклонах с ветром и дождем, о разрушениях и бедствиях, которые они несут с собой, и вздрогнула. Подобно урагану, Сол способен причинить ей такие беды, которые она не могла даже себе представить.
Собрав всю свою волю, она вырвалась из его объятий. И хотя он и не пытался остановить ее, его запах, такой мужской и бесконечно притягательный, его стройное крепкое тело рядом с ее мягкой податливой плотью, его гладкая кожа — всего этого было достаточно для того, чтобы позволить ему делать с ней все, что он хочет.
Теперь она с тоской поняла, почему ее приемные родители, делая свой выбор, переступили через нее. Это не означало, что, осознав это, она тоже могла, как и они, бросить своего ребенка — нет, никогда, но эти мгновения в его объятиях открыли ей, почему физическая страсть была одной из самых могучих сил в этом мире. Она обращала в прах целые королевства, ломала и губила человеческие судьбы, приводила к падению и гибели династии и религии. Это была такая огромная, мощная сила, которая, однажды вырвавшись на свободу, могла неистовствовать, как самый жестокий тропический ураган.
