Или все-таки каким-то непостижимым образом он обо всем узнал?
Как бы там ни было, упоминание о встрече с Рафаэлем Кастеляром, которая должна была состояться в понедельник, заметно его встревожило. Дед долго и тщательно обдумывал эту новость, а под конец дал Джессике целую кучу советов относительно того, что и как ей говорить, а о чем умолчать. В другое время подобное недоверие к ней и ее деловым способностям могло бы обидеть Джессику, но сейчас она волновалась не меньше его. Кроме того, она хорошо знала, что значит для деда «Голубая Чайка», и его раздражение по поводу того, что он вынужден отдать судьбу своего любимого детища в чужие руки, было ей более чем понятно. Ее же беспокоил несколько иной аспект. Судя по всему, старик считал неожиданный шаг Кастеляра чем-то вроде проявления слабости, и Джессике предстояло как-то воспользоваться этим. К сожалению, ничего конкретного дед ей так и не сказал.
Когда совещание закончилось и Клод Фрейзер объявил, что хочет немного отдохнуть, Джессика почти не испытала облегчения. Ее озабоченность была настолько серьезной, что она даже должным образом не отреагировала на лишенную всякой почтительности тираду Арлетты.
— Напыщенный старый лицемер, который хочет быть святее самого папы римского! — в сердцах воскликнула мать Джессики во время прогулки в саду, свирепо отмахиваясь от комара, который с противным гудением вился перед самым ее лицом. — Как он посмел обозвать меня сексуально озабоченной, если сам едва не отправился на тот свет, когда попытался лишний раз взобраться на свою молоденькую кобылку?!
— О, дело не только в этом! — слабо возразила Джессика. — Все эти проблемы с «Голубой Чайкой» — вот что едва его не доконало!
— Да, конечно, — едко ответила Арлетта. — Только одна из сиделок в приемном покое камеронской больницы сказала мне, что, когда твоего почтенного дедушку доставили к ним, он был голеньким, словно только что ощипанный голубок. Старый дурак наверняка разыгрывал из себя двадцатилетнего жеребца перед этой маленькой дрянью, и вот — результат!..
— Как ему, наверное, неприятно было бы знать, что говорят о нем некоторые, — негромко заметила Джессика в пространство.
Ее мать презрительно фыркнула.
— А я считаю, что для него это был хороший урок. И зачем только он женился на этой глупенькой девочке! Если бы не она, он никогда бы не начал говорить гадости о моей бедной маме. Не может же он не понимать, что в последний раз она была с мужчиной как минимум тридцать лет назад!
К тому же я почти уверена, что, даже пока они были женаты, он не уделял ей должного внимания. И я считаю, что мама поступила совершенно правильно, когда попыталась найти кого-то, кто был бы с ней и ласков, и нежен.
— Не расстраивайся ты так, — сказала Джессика примирительным тоном и ненадолго замолчала, снова погрузившись в собственные мысли. Они с матерью медленно шли в глубь сада по выложенной замшелыми каменными плитами дорожке, по обеим сторонам которой глухой стеной вставали разросшиеся кусты. Одни из них, такие, как поздняя жимолость, уже вовсю цвели; на спирее только-только набухли бутоны, а гортензии все еще стояли голыми, ожидая прихода жаркого лета. Давно не стриженная живая изгородь скрывала их от посторонних глаз достаточно надежно, но Джессике все равно хотелось уйти от дома как можно дальше, чтобы никто не смог подслушать их разговор даже случайно.
— А я и не расстраиваюсь. Не с чего мне расстраиваться, — ответила Арлетта резким тоном. — Просто из-за него твоя бабушка Мими Тесс стала похожа на зомби, на ходячий труп. Человек, с которым она тогда убежала, умер, и я совсем не уверена, что это действительно был несчастный случай.
— Но ведь все это было так давно! — возразила Джессика. — Какое это может иметь значение сейчас?
— Никакого, я думаю. Во всяком случае, для тебя. Ты всегда была его драгоценной внучкой, его любимой маленькой принцессой, и я нисколько этим не удивлена. Ты всегда делала все, что он хотел; всю свою жизнь ты отдала работе на эту чертову компанию; у тебя нет никакой личной жизни, да мало ли чего еще ты лишилась по его милости! Одному Богу известно, как ты можешь с этим мириться — я бы на твоем месте давно взбрыкнула… Впрочем, и моя вина тут есть: я должна была увидеть, чем все это кончится, гораздо раньше. И попытаться хоть что-нибудь сделать.
— У тебя было полно своих собственных проблем, — равнодушно ответила Джессика. Подобные рассуждения она слышала не в первый раз. Арлетта обожала ворошить прошлое и, гулко бия себя в грудь, восклицать: «Меа culpa!» . Это ровным счетом ничего не меняло — просто не могло изменить. Произнеся очередную покаянную или обвинительную речь, Арлетта снова надолго исчезала, оставляя ее на попечении деда. Впервые она поступила так, когда Джессике было всего два года. Много позже Джессика узнала, что Клод Фрейзер согласился ежегодно выплачивать Арлетте некоторую сумму только при условии, что она оставит дочь в покое. Это знание, однако, не принесло ей облегчения: Джессика продолжала гадать, какой могла бы быть ее жизнь, если бы ее воспитанием занимался не дед, а Арлетта.
— И все равно, он — настоящее чудовище, — убежденно сказала Арлетта.
— Он отнял меня у твоей бабушки Мими Тесс, когда мне едва минуло двенадцать, и запретил мне видеться с ней — точно так же, как он отнял у меня тебя. Он выбросил свою собственную дочь на помойку, когда убедился, что не может больше контролировать и направлять ее поступки, точно так же, как он выбросил свою жену. Ты думаешь, что он любит тебя, доверяет тебе, и это действительно так, но — попомни мои слова! — это будет продолжаться только до тех пор, пока ты будешь послушно исполнять все, что он захочет. Стоит тебе сказать хоть слово поперек, и увидишь, что будет! Он выкинет и тебя тоже, как только ты сделаешь что-то по-своему или совершишь поступок, который не сообразуется с его понятиями о хорошем и плохом.
— Как ты можешь так говорить? Ведь он фактически доверил мне «Голубую Чайку»! — запротестовала Джессика. Ее возмущению, впрочем, недоставало глубины и силы, поскольку почти одновременно она подумала о том, как оценит дед то, что случилось в Рио.
— Боже мой, Джесс, неужели ты не понимаешь, что все это временно и что при первой же возможности Клод снова вернется к управлению компанией? Подумай сама: если бы он имел в виду что-нибудь более или менее постоянное, он наверняка бы сделал главным исполнительным директором не тебя, а Кейла. А так он знает, что ты уступишь ему бразды правления, стоит ему только переступить порог своего кабинета.
— А что будет, если он так и не сможет вернуться? В этом случае я останусь руководителем компании.
