— Ты просто бессовестно воспользовался тем, что я ничего не помнила, — яростно обвиняла она.
— Если бы ты действительно меня ненавидела, ты бы никогда ко мне снова не потянулась, — возражал он. — Ты любишь меня, несмотря на обиду. — Он с трудом улыбнулся. — Дорогая моя, тебе было очень плохо, но все это уже позади. Диана ничего для меня не значит. Я получал удовольствие и от нее, и от ее тела, но она никем для меня не была.
Марина поморщилась:
— Ты считаешь, что это тебя извиняет?
— Нет, конечно! — продолжал он нетерпеливо. — До встречи с тобой все женщины были для меня только приятным развлечением, когда я уставал. Диана — идеальная любовница для мужчины, который не хочет себя связывать. Я для нее тоже не много значил. Мы использовали друг друга, не любя.
Этому Марина не поверила. Она помнила их спор на дороге совсем недавно, ее сердитые и страстные упреки, которых она не слышала, но видела издалека. Даже не зная тогда об их отношениях, Марина поняла, что чувствует та женщина. Диана любила Гедеона, несмотря на то что он не отвечал взаимностью.
Гедеон неожиданно наклонился и стал целовать ее шею трясущимися губами.
— Клянусь тебе, это она целовала меня. Когда ты вошла, дорогая моя, твое лицо напугало меня. — Он застонал и вздрогнул, как будто сильно замерз. — Я выбежал на улицу и увидел тебя на дороге, в крови, ты лежала так неподвижно… Я подумал… — Он замолчал, задыхаясь, обняв ее так крепко, что ей трудно было дышать. — Я думал. Боже, помоги мне, неужели она умерла? И не мог сдвинуться с места. Я стоял как вкопанный, и мне хотелось ты же умереть. — Он целовал ее волосы, щеки, ухо, стараясь добраться до губ, но она трясла головой и отворачивалась. — Марина, я люблю тебя, — шептал он. — Я сам не знал, как сильно я тебя люблю, пока не увидел тебя там, на дороге. Я подумал, что ты умерла, а я так и не сказал тебе…
— Теперь уходи, — произнесла Марина холодно. Она сидела, выпрямившись как истукан, в кольце его рук.
Гедеон отшатнулся, глаза его вспыхнули.
— Не надо так. Ты мне нужна.
— Да, но ты мне не нужен, — отрезала она, ненавидя его за то, что он говорил именно так: любить по-настоящему он еще не умел. Самыми главными для него оставались собственные потребности. — Ты мне совершенно не нужен, ты мне нужен, как зубная боль!
Она страшно побледнела, ей постоянно приходилось держать под контролем лицо, потому что больше всего она боялась ослабеть, упасть в подушку и заплакать. Тогда Гедеон непременно обнимет ее, и Марине не хватит сил его оттолкнуть и выгнать.
Гедеон встал, не отрывая от нее глаз. Длинный, худой, он внимательно глядел на нее, и всеми силами она старалась, чтобы ее ответный взгляд был холоден и спокоен.
— Я люблю тебя, — еще раз повторил он.
— Ты опоздал, — иронически скривив губы, ответила она. — Прощай, Гедеон.
Его взгляд еще раз задержался на ней, потом он повернулся и вышел; Марина откинулась на подушки, потому что ее била дрожь и в голове что-то пульсировало. Она закрыла глаза и выскользнула из этого мира в мир снов, где ей не было так больно.
Луч солнца пробежал по комнате, как любопытный зверек, нашел на подушке прядь серебристых волос, запутался в них и бросил отблеск на бледное спокойное лицо. Она спала, но по щекам текли слезы, а губы что-то невнятно шептали.
Комната была озарена закатным светом и в доме было тихо, когда она проснулась. Слушая тишину, она дрожала как в лихорадке: Гедеон уехал, оставив ее одну думать и тосковать о нем, несмотря на весь гнев и ненависть. Она вылезла из постели и подошла к окну. В блеске заходящего солнца над морем бесшумно парили чайки, следуя за возвращающейся рыбацкой лодкой. У чаек будет роскошный банкет, когда за борт будут выбрасывать рыбьи внутренности. Это обычная картина по вечерам: рыбацкая лодка, а за ней стая чаек.
Что же ей дальше делать? Она облокотилась на подоконник и стала думать, но голове трудно было соображать, мешали глупые эмоции, которые опять причиняли боль, а Марина всей душой стремилась к покою.
Нужно было что-то решать по поводу будущего. Слепящий свет памяти рассеял туман мечтательного романтизма, в котором она жила последние месяцы. Теперь она отчетливо видела, что жизнь концертирующего пианиста не для нее. Жизнь Гедеона ей не по силам. Она не смогла бы ездить по свету и всегда держать себя в форме, всегда быть в центре внимания, постоянно идти по тонкой проволоке славы, зная, что внизу нет предохранительной сетки и ничто не смягчит падения.
Замужество помогло ей понять, что для такой жизни у нее не хватит выдержки. Для Марины музыка была глубоко личным переживанием. Резкий свет рампы отвлекал ее от того внутреннего состояния, которое появлялось у нее, когда она играла в одиночестве.
Придется говорить об этом с Гранди, но только не сейчас. Сначала ей нужно укрепить себя для встречи лицом к лицу с окружающим миром. Конечно, это будет не просто, но Марина твердо решила, что так будет.
Она пошла в ванную, вымылась, потом постояла, послушала, нет ли какого-нибудь движения внизу. Нет, никакого. Наверное, Гранди ушел на прогулку. Она оделась и спустилась на кухню и замерла в дверях. Два яркокрасных пятна вспыхнули у нее на щеках.
Гедеон посмотрел спокойно и предложил:
— Кофе хочешь?
— Ты что здесь делаешь? — задыхаясь от гнева, спросила она. Глаза ее потемнели.
Он даже не стал отвечать, а налил кофе и пододвинул ей чашку через стол. Из угла вылез Руффи и стал прыгать вокруг нее. Рассеянно она потрепала собаку по лохматой белой спинке. В голове бестолково крутились слова, Марина не находила, что сказать Гедеону.
— Где Гранди?
— Играет в шахматы с викарием, — ответил он совершенно обыденным голосом. — Ты, наверное, голодная? Что тебе приготовить?
— Гранди знает, что ты здесь?
Гедеон молча посмотрел на нее с едва заметной ласковой издевкой.
Конечно, вопрос был глупый. Разве мог дедушка не знать, что он остался? Но как он мог уйти? Правда, когда Гедеон, с его силой воли, хотел заставить людей что-то для него делать, он неизменно добивался своего. Она-то надеялась, что Гранди ненавидит его так же, как она, и сможет противостоять ему. Но дед ушел и оставил ее одну, без защиты.
Гедеон разглядывал Марину с издевкой, которая читалась в глазах и ухмылке, и, казалось, видел насквозь все ее мысли. Очевидно, ее возмущенный взгляд только развлекал его.
— Да, Гранди бросил тебя мне на растерзанье. Тебе придется сражаться со мной в одиночку, — сказал он мягко.
— Ты думаешь, я не смогу? — бросила она, подняв подбородок. — Я велела тебе убираться, и ты уйдешь. Ты мне больше не нужен. — Она прерывисто дышала. — Ты мне больше совсем не нужен, — повторила она с нажимом.
