* * *
Марк меня не ждал, он заспанный и помятый. У него ещё есть проблемы, и он должен много отдыхать, но не делает этого и иногда вырубается. Он милый, но смотрит на меня задрав нос. Без рубашки, и явно рад этому.
— Что нужно?
— Навещаю тебя. Нельзя?
Он просто разворачивается и делает знак рукой, что я могу войти, а потом достаёт вторую чашку для кофе. Он хочет пить со мной кофе. Мило.
Его жесты ленивы, он хочет выглядеть расслабленным и безразличным — это все мне знакомо. Мне кажется, что если прямо сейчас влить в его голову все воспоминания, он тут же сникнет, замкнётся, нахмурится. Хочется рыдать и истерить, вопрошать «Что, блин, я сделала не так?» Неужели я за десять лет своими руками сделала из наглого хищного тигра апатичного домашнего котика?
От этой мысли все внутри холодеет, сбежать бы сейчас, потому что эта иллюстрация моей деятельности просто пугает. Но вместо побега берусь за чашку. Мы любим кофе и умеем его готовить — это семейная фишка, как вино, виски, секс или ссоры по всякой ерунде.
Колонки тихо шуршат, и я делаю звук громче, поднимая плеер. Я помню эту песню «Havana 1957», очень странная, но притягательная. Я сама ее нашла, сама скинула на плеер Марка, и он злился, что я опять накидала туда латиноамериканщины.
— Тебе нравится? — мой вопрос обращает внимание Марка к плееру.
— Да, — он жмёт плечами. — Она правда печальная. Я не помню, ты знаешь языки?
— Ну, я знаю, о чем песня. Нет, столько, сколько ты — я не знаю. — Он кивает, и могу поклясться, его губы чуть изгибаются в ухмылке.
Марк достаёт сахарницу, набирает ложку без горки и тянется к моей чашке, а потом останавливается и качает головой. Я всегда прикрываю чашку рукой чисто инстинктивно, но сейчас не успела, и становится даже интересно, как он поступит. Марк понимает, что что-то не так. Он не спрашивает у меня, он хочет понять сам. Убирает ложку обратно в сахарницу и смотрит на кофе, будто тот может дать ответы на вопросы. А потом пододвигает чашку ко мне. Без сахара. Без моих подсказок. Марк не помнит о моем диабете, но явно действует подсознательно. Я делаю глоток и почти хочу застонать, потому что без Марка никто мне такого кофе не варит, а у меня самой выходит совсем не то.
— Смешно, но она о расставании. Вернее, о его предвкушении, — продолжает он. — И это трагично.
— Как и большинство песен на испанском, — фырчу я и мечтаю, чтобы трек закончился.
— Помнишь, ты очень любила одну песню, а потом оказалось, что она о женщине, которая перевозила в животе наркотики, пакет лопнул и она умерла?
Я замираю с чашкой у самого рта и с сомнением смотрю на Марка.
— Ты это помнишь?
— Да, мы вроде бы ехали на машине, верно?
Я киваю. Мы ехали гулять за город, и я была беременна Соней. Сидела и требовала включить эту песню на испанском, а Марк вдруг стал молоть чепуху про наркоторговлю и район Барранкилья в Колумбии. Я не верила, даже обиделась, решив, что он издевается, а потом с удивлением поняла, что это и правда песня не о любви.
— Верно.
— Ты вроде бы болела.
— Ну, почти, — киваю и усмехаюсь.
К первой беременности мы и правда относились как к болезни. Следующие прошли как по маслу.
— Слушай, поясни мне, ты чего меня за нос водишь? Я когда сюда пришёл в первый раз, думал, что ты та психичка, которая мне ногу отдавила, а потом наболтала родителям, что залетела. Сейчас я понимаю, что это как бы так, но за все эти годы ты стала ещё и моей женой. Так что за концерты тут?
Марк, который выглядит, как мой взрослый муж, говорит, как подросток. Странно и смешно, и я прикрываюсь чашкой, чтобы не выдать улыбку.
— И что не так? Ты расстроился, что я тебе не дала? — я всё-таки смеюсь.
— Я… нет! Блин. Я что, животное? Просто мне показалось или это вчера было вполне обоюдно? А ты сбежала от меня, как от монстра какого-то. Это ненормально.
— Прости.
— И? Что ты тут делаешь? Жена, — он зовёт меня женой с таким сарказмом в голосе, будто вообще в это не верит. Наверняка ему это попросту странно понять. Если бы меня сейчас откатили назад на десяток лет, я бы не поверила, что родила троих детей противному мажору с чёрными, идеально уложенными волосами. — Я, кажется, не очень тебе нравлюсь, — он разводит руками, от чего все его тело приходит в движение. Я цепляюсь взглядом за темный сосок, а на губах Марка немедленно расцветает удовлетворённая улыбка. — Но ты однозначно меня хочешь.
— Я хочу помочь тебе.
— И как? Странный какой-то брак у нас. Муж едва не умер, а жена сидит и лопочет ерунду. А как же броситься на шею? Возрадоваться…
— Что последнее ты помнишь о нас? Расскажи?
— Последнее, что я помню — это сексуальную девицу, которую я искренне захотел вежливо соблазнить и хорошенько трахнуть, а она сбежала. И было это вчера.
— Я сбежала, потому что ты хотел трахнуть хоть какую-то девицу, а не меня. Ты хотел банально мною воспользоваться.
— Тут была только ты! О каких девицах речь?
— Закрыли эту тему. Что последнее ты помнишь до аварии? Расскажи, я хочу понять, на каком месте мы остановились.
— Окей. Как скажешь. Но ты была противной и мерзкой, примерно как сейчас. Приготовься, сейчас тебе будет стыдно.
Я смеюсь, потому что Марк откровенно кривляется, и я не вижу его обиды. Она ушла мгновенно, только непонятно почему. Я порой не могла понять мотивации этого человека и найти объяснений его поступкам. Кажется, сейчас он мне кое-что объяснит. Впервые у меня появился шанс спросить его о чувствах, и я взволнованна от встречи с тем Марком.
— Последнее воспоминание… мы жутко поругались. И до этого было негладко все, но тут просто взрыв мозга. А самое дикое, что за пару минут до этого мы лежали в одной кровати. Это был наш первый секс, твой первый в целом, ну и вроде бы все очень круто. Ты красивая, пи**ец, честно! Я не помню, чтобы у меня была такая девчонка — очень дикая. Ты просто как пороховая бочка была. Не знаю, изменилось ли это сейчас. И вот мы лежим, собираемся встать, чтобы поесть и сходить в душ, ты вся такая милая, а я аж сам не свой — делаю что попало. Смеюсь, потому что все как-то веселит. Хер знает… Я в тот момент был в диком ажиотаже, никогда не оказывался в такой ситуации. Ты оказалась не сумасшедшей, не чокнутой неформалкой, а милой и ранимой. И я не хотел выставить тебя за дверь, уйти и не перезвонить или вроде того. Я не мудак, но вполне мог расстаться после первого секса, особенно если до него не обещал любви до гроба, а тут было ощущение, что это ТЫ опрокинула МЕНЯ. Если честно, не знаю, помнишь ли ты, но я тогда был просто сошедший с ума. Ты прям ну… не умею описывать это словами. Крутая. Я как будто выиграл джек-пот. И тут ты вспоминаешь, что мы вроде как не предохранялись. И у тебя начинается лютая истерика, я просто не знал что делать. Ты накинулась на меня, я пытался как-то тебя успокоить, но на каждую мою попытку ты ещё больше взрывалась. Дичь. Ну все же обошлось, я прав?
Глава 12. Верните мой 2008-й
Не прав. Ты, Марк, вообще не прав.
Я действительно кричала, и действительно была до чертиков напугана. Это и правда случилось в то наше первое утро, когда я отдала тебе себя и даже не усомнилась ни на секунду. Вопрос контрацепции не поднимался, и в голову мне это пришло, только когда пошла в душ и замерла, понимая, что вся выпачкана, и это, блин, твоих рук дело.
— Ты что… не предохранялся?
Я вылетела из душа, так и не смыв с себя следы преступления, и уставилась на тебя. Ты уставился в ответ, явно не понимая, в чем проблема. Только что передо мной стоял самый счастливый парень на свете, и вот он уже растерялся, как школьник.
— Блин, — наконец, протянул ты и хлопнул себя по лбу.
Хлопнул. По лбу.
Да, определенно, лучшая реакция из возможных на новость о том, что ты заправил своей девчонке полный бак. Меня чуть не вывернуло от отвращения. Я «очень сильно в теории» понимала, что делать дальше. Будь близка с мамой — точно бы пошла к ней и спросила, а она бы посоветовала таблетку «Постинора» или типа того. Доверяй я тебе чуть больше, и мы неприметно бы загуглили всё, нашли методы экстренной контрацепции и решили проблему. Но я, увы, начала собирать вещи на выход.
