эта мысль не давала ему покоя.
Она моргает, застигнутая врасплох, затем ее лицо восстанавливается.
— Со мной теперь все в порядке, — настаивает она, барабаня пальцем по краю кофейной чашки.
Он сглатывает.
— Теперь?
Она небрежно поднимает руку.
— Первые несколько месяцев я очень часто болела. Например, меня тошнило в пластиковый мешок, пока я вела машину.
— Господи, — говорит он, нахмурившись.
— Но я справилась с этим. Теперь все идет легко.
Соломон смотрит.
В благоговении перед своим ребенком. В благоговении перед этой женщиной.
Последние полгода она была одна, делала все сама. Защищала его сына, подвергала свое тело адским нагрузкам, ходила на приемы к врачам, совмещала все это с напряженной карьерой. Его мучает сожаление. Он так много упустил. Упустил не по своей вине, но, черт возьми. Это все еще жжет.
— У тебя есть семья на Аляске? — спрашивает Тесси, выпрямляясь в кресле.
— В Чинуке, — говорит он. — Родители. Три сестры.
— Правда? — Затем она закрывает рот. Ее щеки становятся свекольно-красными. — О, Боже, прости. Я просто подумала… что ты живешь на горе. Я представляла как-будто ты никуда не ходишь. Как какой-то отшельник Йети.
Он поджимает губы, чтобы скрыть улыбку. Она не ошибается.
— Долгое время я так жил.
— Из-за твоей жены? — осторожно спрашивает она.
— Серена.
— Серена. — Она повторяет это имя, словно хочет правильно его произнести. Чтобы запомнить его.
Его внутренности сжимаются, когда задумчивость этого жеста наносит ему удар.
С задумчивым выражением на лице Тесси наклоняет голову, изучая его.
— Как долго вы были женаты?
— Шесть лет.
— О.
Он хочет сказать больше, рассказать ей о Серене, но слова застревают у него в горле. Признаться в том, что произошло… он еще не дошел до этого. Он не гордится этим.
— Итак. Твои родители, — спросила она, явно поняв его молчание и решив сменить тему. — Что они думают об этом беспорядке?
Он резко смотрит на нее.
— Это не беспорядок, Тесси. — Желая, чтобы она поняла, на чем он остановился, он смотрит на нее. — Не для них, и особенно не для меня.
Она благодарно улыбается ему, а ее руки автоматически перемещаются к животу.
— Я очень ценю это, Соломон, — тихо говорит она.
Вокруг них воцаряется легкая тишина. Он потягивает кофе, двигаясь в кресле, когда горячие лучи солнца проникают на террасу. Но он ничего не говорит, не снимает рубашку. Он не хочет прерывать момент, сообщая, что ему чертовски жарко.
Наконец-то у них что-то получается, и он хочет притянуть ее поближе.
И вот они сидят, смотрят на океан. Смотрят, как солнце поднимается все выше и выше в небе, пока не видят белые всплески зонтиков на песке. Слабые звуки музыки мариачи сигнализируют о том, что пляж проснулся.
— Ты был прав. — Ее мягкий голос плывет между ними. Она одаривает его ослепительной улыбкой. — Это красиво. Восход солнца.
Так и есть. Хотя он занимался этим каждое утро в Чинуке, прошло много времени с тех пор, как он наслаждался этим. Ему нравится сидеть здесь с ней и их сыном.
— Хорошо, — говорит он, довольный тем, что она счастлива. — Я рад.
Рука на его руке.
Он поворачивается к ней. Старается не обращать внимания на толчки сердца.
Тесси изучает его с орлиной пристальностью.
— Тебе жарко?
— Что?
Она проводит пальцем по его лицу, по влажным бровям.
— Тебе жарко?
Капля пота скатывается по его виску. Он прочищает горло.
— Не так уж плохо.
На ее лице отражается веселье.
— Надо бы принести тебе какую-нибудь одежду. — На его безучастный взгляд она выгнула бровь. — Ну, знаешь, сходить по магазинам.
Он дергается при этом слове.
— Нет.
Она смеется.
— Ты на пляже, Соломон. Ты не должен страдать. Ты должен веселиться. Кататься на волне.
Непрошенная улыбка искривляет его губы.
— Я не занимаюсь серфингом.
— Я прекрасно это знаю.
Задыхаясь, она упирается обеими руками в подлокотники кресла, собираясь подняться, но он уже рядом, берет ее руку в свою, чтобы не смотреть, как она борется.
Она встает, и он замирает, когда ее рука обхватывает его бицепс. Его пульс учащается от ее прикосновения. Он возвышается над ней, как огромный зверь. Она приподнимается на кончиках пальцев ног и прислоняется к нему, ее горячие карие глаза смотрят на его лицо. Живот, маленький рост, близость — все это посылает болт желания в его кровь.
— Покупки, — повторила она. — Ничего слишком болезненного, обещаю.
Скажи "нет". Как в детстве, когда сестры пытались его нарядить. Нет, когда Серена принесла домой сокола со сломанным крылом, потому что если бы он умер, она бы заплакала, а Соломон никогда не хотел видеть, как плачет его жена. Нет, когда Хаулер решил, что купить механического быка для бара — хорошая идея; это не родео, черт побери. Поставил сапог и сказал "нет".
Черт побери. Нет.
Но когда он теряется в ее больших, карих, умоляющих глазах, он теряет надежду. В нем не осталось борьбы. Он за гранью.
Тесси позволяет своей руке задержаться на его руке, а затем улыбается.
— Давай, Торжественный Человек. Одевайся.
Тесси ведет, а Соломон следует за ней.
Рядом с сувенирным магазином отеля находится Seaside Escape, магазин модной одежды в пляжном стиле. По мере того как она пробирается по проходам, ее охватывает волнение. Сто лет она не ходила по магазинам. Точнее, с тех пор, как у нее появилось время для покупок. Вся ее беременная одежда была заказана по Интернету в перерывах между перекусами, когда она подбирала мебель для своих клиентов.
Оглянувшись, Тесси прикусила губу при виде Соломона, который неуклюже пробирался через стеллажи с одеждой. Он выглядит потерянным, растерянным. Как будто ему лучше было бы вернуться на Аляску, чтобы почесать белых медведей. Он перебирает вешалки своими огромными руками. Он хмурится, глядя на веселые, но пошлые слоганы, такие как "Пляж, пожалуйста" и "Жизнь лучше в шлепанцах".
— Не волнуйся, — говорит она, бросая на него ободряющий взгляд через плечо. — Я никогда не заставлю тебя носить шлепанцы.
Соломон отходит от кимоно из макраме, словно оно горит.
— Никогда не был в таком месте, — ворчит он.
Вместо того чтобы сделать дразнящее замечание, она подходит ближе. Поднимает на него глаза.
— Тебе нужна помощь?
На балконе она увидела его. Он выглядел неуместно и неловко в своей красной рубашке. И тут ее осенило, что не только она чувствует себя неловко во всей этой ситуации. Она хотела помочь ему.
Вот черт. Значит ли это, что ей не все равно?
Нет. Это просто милый жест.
Одежда. Ему она нужна, и она
