бы мне шанс оценить, сможет ли он стать частью нашей жизни. Мне хватит всего недели или двух. Насколько это могло быть сложно?
Папа снова повернул, и я осмотрела дома, отмечая детали, которые пропустила в ту темную ночь, которую провела с Лео, и следующее утро. Этот район не был новым для Клифтон Фордж, но он был новым для меня. Никто из моих школьных друзей здесь не жил.
— Это хороший район, — сказала мама, придав бодрости своему голосу. Ее колени начали подпрыгивать.
— Да. — Я проглотила комок в горле.
Боже, может быть, это было глупо. Прошлой ночью Лео проложил себе путь к моему нежному сердцу, и вот я здесь, переезжаю в его дом.
Мой телефон зазвонил — пришло сообщение от Олив.
Привет, мамочка! Просто проверяю.
Я быстро напечатала ответ, что позвоню ей позже, затем убрала телефон.
Олив была единственной из моих соседок по комнате из Миссулы, о ком я слышала с Рождества. Все девочки разъехались по домам, чтобы навестить свои семьи на праздники и насладиться каникулами. Две из них вернутся, потому что еще не закончили учиться. Олив переехала в Сиэтл, чтобы начать докторантуру в Вашингтонском университете.
Я ожидала, что она будет единственной, с кем я буду поддерживать связь. Даже тогда она вскоре будет занята в школе, поскольку освоится в программе и заведет новых друзей. Тем временем я буду приспосабливаться к жизни с новорожденным.
Отдаление было неизбежным. Я чувствовала, что оно приближается, как плохая оценка на экзамене.
Мои школьные друзья больше не жили в Клифтон Фордж, и, хотя тут и там встречались знакомые лица, у меня не было друзей в городе. Настоящих друзей. Никого, кому я могла бы доверить свои страхи о том, что стану матерью. Никого, кому я могла бы позвонить, когда мне было плохо. Никого, кому я доверила бы подробности о моих трудностях с Лео.
Я любила своих родителей, но они были моими родителями. Прямо сейчас я оставалась сильной ради них. Рассказав им о своих тревогах, я бы только заставила их волноваться еще больше, а у них и так было о чем беспокоиться.
Одиночество, холодное, как январский воздух, пробирало меня до костей.
Может быть, именно поэтому я решила переехать.
Потому что прошлой ночью я заметила одиночество на лице Лео.
Папа притормозил машину — мою машину. Они должны были высадить меня, а потом привезти ее обратно. Они отказались ехать сегодня на разных машинах, вероятно, потому, что папа искал любой предлог, чтобы вернуться и проведать меня. Много раз.
— Мы приехали? — Мамины глаза расширились. — Здесь…
— …мило, — закончила я за нее, мое сердце забилось быстрее, когда папа свернул на подъездную дорожку рядом с грузовиком Лео.
В тот вечер, когда мы встретились, после того, как оставили машину на парковке «Бетси», он попросил меня пойти с ним домой. Я ожидала увидеть тесную холостяцкую берлогу с неухоженным двором. Но его дом был очаровательным.
Ранчо простиралось по широкому участку, оставляя место для подъездной дорожки и отдельно стоящего гаража. Сам дом был кирпичным и выкрашен в темно-синий цвет. С медовыми столбами и ставнями на каждом окне он выглядел удивительно женственно. Крыльцо украшали два белых горшка, в каждом из которых было подстриженное топиарное (прим. ред.: топиарное искусство — так называется, искусство декоративной обработки деревьев и кустарников) деревце.
— Это он? — Папа покосился на входную дверь и цифры рядом с ней.
Мне не пришлось ему отвечать, потому что та самая дверь открылась, и на улицу широкими шагами вышел Лео.
Его футболка с длинными рукавами была задрана на предплечьях, открывая те красочные татуировки, которые я начинала находить знакомыми. Может быть, он расскажет мне о них и удовлетворит мое любопытство. Выцветшие джинсы облегали его сильные бедра при каждом длинном шаге, спадая к потертым ботинкам, которые он сам снял прошлой ночью.
Если бы мама знала, что он позаботился о ее ковре, она, наверное, поцеловала бы его в губы.
Низкое рычание вырвалось из груди папы, когда он увидел, как Лео подходит к моей двери.
— Я люблю тебя, папа.
Его руки вцепились в руль.
— Я тоже люблю тебя, Лютик.
— Я знаю. — Это была причина, по которой он был здесь, потому что он любил меня достаточно сильно, чтобы позволить мне совершать мои собственные ошибки. Я слегка улыбнулась ему, когда Лео открыл мою дверь. Затем я свесила ноги и взяла его за руку, присоединяясь к нему на холоде. — Привет.
— Привет. — Этим утром его глаза были зеленее. — Ты уверена в этом?
— А ты?
— Я больше ни в чем не уверен.
Эти его признания должны были меня погубить.
— Давайте начнем с выгрузки нескольких сумок. А потом продолжим.
Мама с папой вылезли из машины и оба уставились на Лео. Если бы «неловко» было одеждой, оно сидело бы как колючая шерстяная удушающая водолазка.
Мама оглядела Лео с головы до ног. Дважды. Она посмотрела на дом, затем снова на мужчину, которому он принадлежал, и, слегка покачав головой, словно не могла уложить в голове их обоих, подошла к багажнику.
Папа стоял у своей двери, глядя на Лео поверх крыши машины. Он скрестил руки на груди.
— Я ударю тебя снова, если понадобится. Я ударю тебя миллион раз, если ты причинишь ей боль. Ты мне не нравишься.
О, папа. Я проглотила стон.
— Дейл, — прошипела мама.
— Нет смысла говорить что-то, кроме жестокой честности, Лепесток Розы. Я его терпеть не могу. И не доверяю. Он недостаточно хорош для Кэсси.
Ой. Я напряглась, ожидая реакции Лео.
Но он просто кивнул.
— Понял.
Пока папа продолжал сверлить его взглядом, Лео стоял там и терпел каждую секунду. Он не вздернул подбородок и не выпятил грудь, как мой замечательный, сводящий с ума отец. Лео воспользовался каждым моментом папиного презрения, и у него хватило ума выглядеть раскаявшимся.
Может быть, он действительно раскаивался.
Мама тоже увидела это, потому что, когда я встретилась с ней взглядом, ее блеск потускнел. Она грустно улыбнулась мне, затем сказала:
— Дейл, холодно. Открой багажник.
Папа повиновался и присоединился ко всем нам сзади. Лео потянулся за сумкой, но папа схватил ее первым.
Челюсть Лео сжалась, но он не сказал ни слова. Он просто выбрал две другие сумки, поднял их и направился к двери.
— Ладно, вам, ребята, пора уходить. — Я достала рюкзак и перекинула его через плечо. — Прямо сейчас.
Папино лицо повернулось в мою сторону.
— Что? Мы не…
— Да. — Я взяла сумку из его рук, жалея, что
