– Кому?
– Ну, заказчику твоему… перспективному.
– Так он твой! Твой заказчик. А я тут ни при чем!
– Вот именно, поэтому не вмешивайся, пожалуйста!
– Ага, не вмешивайся! А ты с протянутой рукой по миру пойдешь. Кто за тобой следить будет, если не я?
– Ну, следи, пожалуйста, только он просто поговорить хочет. Я же понимаю.
– Ну хорошо, – Тина потянула Катю на заснеженную скамейку, – что ты такого ему сказала, что теперь переживаешь?
– Ничего я не переживаю! – возмутилась Катя, но не очень убедительно, и позволила себя усадить. – Он стал меня спрашивать, почему я не делаю паузу… Все девушки делают, а я – нет.
– Какую еще паузу? Может, ты что-то путаешь?
– Это ты меня путаешь! Ну, это в том смысле, что я не жду, пока передо мной распахнет дверь какой-нибудь барин со взглядом василиска, а сама прохожу.
– Мм-м-м! – протянула Тина. – Это, наверное, значит, что он тебе пытался открыть дверь, а ты ему не дала такой возможности.
– Наверное, – согласилась Катя, глядя на пруд. В темной воде пруда плыли желтые круги огней.
– Ну, я пойду? – сказала Катя тоном ученицы, так и не ответившей урок у доски.
Тина тоже смотрела на пруд и что-то соображала.
– А то меня там Макс ждет, – тихо добавила Катя. – Наверное.
– Макс – это голодранец, да? – решила уточнить Тина.
– Нет, он мой герой, – совсем тихо ответила Катя.
– Значит, голодранец! – произнесла Тина тоном человека, чьи худшие опасения подтвердились. – Значит, от заказчика, который за тобой ухаживает, – как, кстати, его зовут? – нет, ты лучше молчи, а то я тебя чем-нибудь стукну! Итак, от кренделя с деньгами, который на досуге собирает раритетные книги, ты сбежала с голодранцем? А голодранец сидит у тебя дома – голый, как и положено голодранцу? А зачем тебе вот это все? Чтобы проверить опытным путем, можно ли у тебя в доме что-нибудь украсть, да? А то ты что-то там продавать собиралась, помнишь? Когда ни за что не хотела у меня денег брать?
Тина не на шутку разошлась, давно уже вскочила с лавки и теперь нависала над Катей и махала у нее перед носом тонким пальцем.
– Ну я же взяла потом, – Катя виновато задрала брови, – взяла. Так что ты, Тиночка, не кричи.
– Не кричи, не кричи – с тобой с ума сойдешь! – Тина с размаху плюхнулась на лавочку рядом с Катей. – Ну и что? Что ты ему сказала, объяснишь ты мне в конце концов или нет?
Катя вздохнула:
– Вот. Я тоже разгорячилась. Как ты сейчас. Ну и рассказала ему про товарно-денежные отношения.
– Между кем и кем? – снова пришлось переспросить Тине.
– Между ним и девушками.
– А! – легкомысленно отмахнулась Тина, – это все ерунда. И все?
– Ну а вдруг он теперь будет переживать? – виновато спросила Катя.
– Он-то? Василиск? Не будет. Больше ничего такого страшного ты ему не говорила?
– Ну, еще сказала, что если он соберется вести себя неприлично, чтобы он меня позвал – я бы посмотрела.
Тина неожиданно присвистнула. Она вообще умела делать много такого, чего никто от нее не ожидал.
– Тебя, барышня, одну просто отпускать нельзя.
– Это точно, – сказала Катя, и подруги помолчали.
– Значит, кренделя с деньгами ты не хочешь, несмотря на то что он очень даже тобой заинтересовался, я правильно понимаю?
– Он мною совсем даже не… – начала было Катя, но Тина ее перебила:
– Мы, кажется, давно договорились: ты – моя совесть, а я – твой здравый смысл. Так что врать не надо. Крендель интересовался, но тебе непременно надо быть бедной как церковная мышь. Поэтому ты себе нашла голодранца. Да?
– Да! – упрямо выдвинула подбородок Катя. – Все что угодно, только не этот… (Тина подняла брови) невольничий рынок. Я просто не смогу жить, зная, что меня покупают…
– Беги уже к своему герою в трусах и не оскорбляй честных людей!
Тина расцеловала Катю в обе щеки, повернула и слегка подтолкнула. И Катя весело, как школьница после уроков, побежала к себе домой. Желтые фонари на фиолетовом фоне неба нежно смотрели ей вслед.
– А я уж как-нибудь вас подкормлю, если что, – сказала ей вслед Тина. – Надо же, Катька нашла себе голодранца и счастлива. Может, и правда, не в деньгах счастье? А в чем тогда?
– Я обязательно должен узнать про трусы, – сказал Макс Кате, как только она вошла в дом. – Мои оказались симпатичными. Это мне дьявольски повезло. А несимпатичные – это какие?
Все время, пока он ждал Катю, в голове у него крутились вопросы. Например, такие: какая у тебя зарплата и как ты на нее живешь? Есть ли кто-то на всем белом свете, кто тебе помогает? Что за картина в рамочке? Кому ты ее продала? И еще надо было обязательно спросить про заказчика – того, который жил у большой лужи. Что-то он от Кати хотел, Макс был в этом уверен, но не знал, догадывается ли Катя. Может, этот заказчик пока что очень аккуратно клинья подбивает.
Эта мысль подбрасывала Макса с дивана, он начинал ходить по коридору и рассуждать. Зачем люди задают друг другу вопросы? Для того, чтобы им подтвердили то, что они уже знали. Какая у Кати зарплата? Да маленькая совсем. Как она на нее живет? Плохо, что, не видно разве? И никто не помогает – это тоже ясно как день. Что там еще было? Картина. На картине был он, Макс. И это…. на «это» у Макса просто не находилось слов, потому что его обезумевшее сердце опять начинало грохотать, как поезд в тоннеле. Тоже, кстати, вопрос: почему, интересно, раньше Макс своего сердца вообще не чувствовал, жил себе и не думал о нем, а теперь оно поминутно то падает, то замирает, то несется вскачь? Но Максу хотелось задавать вопросы Кате, а не себе.
А захочется ли Кате на них отвечать?
«Но совсем ничего не спрашивать тоже очень странно, – продолжал мучиться Макс. – Она может подумать, что мне неинтересно про нее, а мне интересно, и еще как!»
Вот почему он так обрадовался, когда из него неожиданно выскочил правильный вопрос:
– Несимпатичные трусы – это какие?
Катя засмеялась, отдала Максу сумки. Он взял их как премию. Катя размотала шарф и села на диван. Макс аккуратно поставил сумки и примостился у Катиных ног, чтобы снять с нее ботинки. Ботинки, слава те господи, были высокими, шнурки – длинными, и расшнуровывать можно было еще долго.
Катя некоторое время смотрела на него, наклонив голову, а потом начала рассказывать. «О чем это? – не сразу сообразил Макс. – Ах, да, про несимпатичные трусы».
– Раньше я думала, что самые несимпатичные – это черные, сатиновые, до колен… А теперь, когда они остались в прошлом, они у меня ассоциируются с мальчишками на речке – белобрысые головы, загорелые тела, веселье так и плещет… А у тебя?
