— Полина, это бесподобно… Зачем мы вышли на сушу!
Александр — опять же, по его меркам, уже улыбался во весь рот. Какой хороший человек. Сразу видно, умен и приятен в обращении.
— Это Сима. Муена. Сейчас она бъёсится на ваш палец. Дуячка, не понимает…
— Она прекрасна!
— Вы так думаете? Стъянно, до сих пой я встъечал только одного человека, думающего так же, как вы.
— Правда? Кто же он?
— Я сам. Даже моя жена меня не поддейживает. Хотя и является океанологом по объязованию.
Женя с трудом заставил себя отойти от аквариума с муреной.
— Вы счастливый человек, Александр. Боже, я и забыл, какое это ошеломляющее зрелище — беззвучный мир.
Полина вытаращила глаза.
— Женя, да ты поэт!
— Нет, к сожалению. Просто… в детстве у меня были рыбки, потом я умолил отца научить меня подводному плаванию, до пятнадцати лет нырял с аквалангом каждое лето… Потом времени не стало, а может, я просто вырос… как Пропащие Мальчишки.
Александр серьезно кивнул.
— Это чаще всего случается. Но знаете, Питей Пэн — тоже не самая лучшая ёль. Особенно, если в нем почти семь футов ёсту и шъям на лице.
Ларин рассмеялся, Александр издал странное пыхтение, по-видимому, также означавшее смех… И тут уже Полина почувствовала себя одинокой и брошенной. У двоих мужчин совершенно неожиданно нашлись общие интересы.
Из магазина они вышли, когда уже стемнело. Александр сам оборвал собственные разглагольствования о преимуществе нерестования осетровых в лабораторных условиях и погрузил контейнер для Егора в багажник «мэрса». Потом с чувством потряс руку Жене и неловко улыбнулся на прощание Полине.
— Вы обязательно яскажите мне, как все пъяшло. И пеедайте от меня пъивет Егору.
— Ллеу ларр, тррохр ллаг лланг?
— Вы запомнили? Да, именно так.
— Я обязательно передам ему, Александр. И думаю, он будет тронут…
К чести Ларина надо отметить, что ни единое слово из этого разговора не показалось ему бредом. Честное слово.
Глава 12
Вначале по-честному уговорились, что ночевать Женя не останется, поедет к себе. Только чаю выпьет…
До чая так и не дошло. Сначала мыли контейнер, потом читали инструкцию к кислородным таблеткам и пришли в ужас — от неправильной дозировки, оказывается, у Егора могли вскипеть внутренности! Потом успокаивали друг друга и доуспокаивались до того, что оказались в постели — вернее, сначала на ковре в гостиной, а потом на диванчике, потом в душе, недолго, потому что оба стеснялись Егора, ну а уж после этого — в спальне, на кровати.
И рай вновь оказался на удивление доступен и близок, а ангелы играли на своих небесных гармониках что-то очень знакомое и нежное…
И Полина вновь умирала и воскресала в объятиях своего мужчины, чувствуя себя то неопытной девственницей, то зрелой и умудренной жрицей любви, а Женя — о, Женя перебывал буквально всеми персонажами мировой культуры. От демона-искусителя до подростка, впервые познающего женщину. И ведь он ничего не играл! Все получалось само собой!
Такая уж женщина досталась ему.
Такой уж мужчина был рядом с ней.
В шоколадных омутах плещется наслаждение, а губы успевают и целовать, и шептать бесстыдные, жаркие слова, которым не живется при свете солнца. Эти слова — ночные, они боятся света и чужих глаз и ушей.
Шелк растрепанных волос нежнее ночи, а ночь — непроглядна. И кожа женщины загорается под твоими прикосновениями, а точеное тело поет в твоих руках, словно самая совершенная скрипка Страдивари. И когда стон, отразившись от потолка, превращается в смех, а сам потолок распахивается в небо, ты понимаешь, что только что побывал богом…
Полине хотелось одновременно прижиматься к груди мужчины, плакать от счастья под тяжестью его мускулистого, сильного тела, растворяться в его страсти и отвечать на нее с удвоенной силой — и баюкать любимого на своей груди, чтобы ни единый шорох не побеспокоил его сон…
Брать — и отдавать сполна, дарить без остатка, становясь все богаче, вычерпать всю себя досуха — и раствориться в последнем поцелуе…
Этому не научат ни инструкторы тантрического секса, ни сексопатологи, ни опытные гетеры. Все это знает и умеет только та, другая, живущая внутри каждой женщины с того самого момента, как крошечный огонек новой жизни в материнском лоне обретает первые признаки своего пола. Слабого? Помилуйте, да разве слабость способна подарить вечную жизнь собственному счастью? Но дети рождаются, а потом рождаются дети, и снова на свет являются дети — так от века и до конца, и в каждом из них останется та искра, что яростным пожаром пылала в груди самых первых любовников на этой Земле.
И Женя никуда не уехал, потому что они заснули, любя друг друга, не разомкнув объятий, и Полине уже под утро приснился очень короткий и странный сон: она летит в полной темноте, а впереди ослепительно сверкает крошечный серебристый огонек. Он не становится ни ближе, ни больше, но в какой-то момент Полина понимает, что он уже не далеко, а совсем рядом, в ней самой… И тогда мимо проплывает огромный серебряный карп с золотыми глазами и подмигивает ей.
И тьма рассыпается мириадами серебряных звезд…
Единственным — зато большим — минусом ночных выкрутасов явилась частичная потеря ориентации во времени у обоих сразу. Проще говоря, молодые люди проснулись на следующий день, в среду, в районе двенадцати часов, еще пол часика поваляли дурака в постели, а потом рука об руку спустились вниз, пребывая в состоянии полной эйфории и непоколебимой уверенности, что сегодня, к примеру, воскресенье.
Они вместе поменяли Егору воду в ванне, покормили его и пообщались с ним, потом в четыре руки готовили завтрак, потом завтракали и ворковали — одним словом, до двух часов с четвертью вели совершенно идиллическую жизнь. О том, что сегодня день отлета не вспомнил ни один из них.
В половине третьего Женя — как мужчина и руководитель фирмы — испытал легкое беспокойство, потому что на краешке сознания его забрезжило какое-то смутное воспоминание: вроде бы, на сегодня намечалось какое-то дело…
Тут он вспомнил, что Полина не только его любимая женщина и будущая мать его детей, но еще и «говорящий костыль», и потому задал ей прямой вопрос.
— Кстати, а какой сегодня день?
— Судя по тому, что вчера был вторник, должна быть среда.
Слова еще срывались с лениво улыбающихся губ Полины, а в глазах уже вспыхнул ужас.
— Женя!!!
— Ай! Ты чего кричишь, я же здесь…
— У нас самолет через два с половиной часа!
После этого начался форменный сумасшедший дом.
Пометавшись по дому без всякого смысла, они приняли единственно верное решение: поскольку у Ларина вещей нет по определению — кроме тех, что на нем и на полу гостиной, спальни и кухни — он займется пересадкой Егора в контейнер, а Полина быстро соберет сумку.
Результат получился двоякий. С одной стороны, все рекорды скорости сборов в дорогу были перекрыты, с другой — в чемодане Полины вперемешку лежали: шесть пар трусиков, три футболки, два махровых полотенца, одно вечернее платье, резиновые сапоги и дождевик канареечного цвета, а также — россыпью — зубная паста, зубная щетка, пустая косметичка и тени для век, в то время как Евгений выглядел отчасти даже импозантно в своем деловом костюме и при галстуке, но был неприлично мокр спереди и снизу. Егор проявил неожиданное упорство и не желал даваться в руки для пересадки. Женя не сдался, применил технические средства (дуршлаг) и справился с непокорным карпом. Егор немного побился о стенки тесного контейнера и недовольно затих, широко и судорожно разевая рот.
Полина немедленно впала в панику, предположив, что карп уже начал задыхаться, на что Женя резонно возразил, что они еще не набрали высоту, и по сравнению с газетой, в которой Егор проделал свой путь до дома девушки, у него сейчас райские условия.
