же он так…
По моим губам растекается улыбка.
— Не в то горло попало? — участливо спрашивает Светлана, постукивая его по спине.
— Кхм… — продолжает откашливаться он. — Да… не туда пошло...
Чувствую себя всесильной, но когда он поднимает на меня глаза, мои соски превращаются в колючки, а улыбка стекает с лица.
Мамочки…
Немцев…
“Какого чёрта ты смотришь на меня так за этим семейным столом?! — спрашиваю у него мимикой и взглядом. — Среди всех этих милых людей!”
Опустив лицо, смотрит в тарелку, но я вижу, как улыбаются его губы и язык чешет зубы, будто он слово в слово расшифровал моё послание.
Я хочу его поцеловать. Хочу его язык у себя во рту. Так, как вчера. Или как угодно иначе…
Аппетит улетучивается мгновенно, на его место приходит дичайшее нетерпение.
Подхватив со стола телефон, Федя вдруг встаёт и объявляет:
— Отгоню машину на мойку. Кому-нибудь нужно в город?
Поднимаю вслед за ним глаза, цепляясь за все кубики пресса по порядку, и лепечу:
— Мне?
— Зачем? — спрашивает Адель, отрываясь на секунду от шахматной доски.
— На… э-м-м… педикюр… — отвечаю уклончиво, подскакивая со стула
— Жду в гараже, — бросает Федя, широким шагом направляясь в дом.
Махнув рукой, отправляюсь вслед за ним, но сворачиваю в коридор.
Открываю ящики шкафа и бросаю их открытыми, швыряя в плетёную сумку всё подряд: купальник, телефон, солнечные очки, летнюю рубашку “от солнца”. Наспех натираюсь кремом против загара и его тоже отправляю в сумку.
Моя кожа отреагировала на убийственное кипрское солнце как и положено: все до единого пигменты вылезли наружу. Все до единого! Короче говоря, я вся в веснушках. Абсолютно вся.
Прикладываю ладони к щекам и несколько секунд смотрю на своё отражение. Глаза блестят лихорадочным блеском, а на губах глуповатая улыбка.
Я такой себя никогда не видела…
Я никогда не мчалась вслед за Егором вот так: вприпрыжку и оставляя после себя бардак! Никогда не меняла бельё на абсолютно такое же, но чуть более прозрачное, как делаю это сейчас. Но мой бывший парень никогда не смотрел на меня так, как смотрит Федор Немцев. И не целовал тоже. Так, что я о Егоре уже два дня вообще не вспоминаю. Как и о том, что моя настоящая жизнь находится там, а не здесь!
К чёрту мою настоящую жизнь...
Схватив вещи и зажав под мышкой шляпу, выбегаю из комнаты и пробираюсь по гостиной вдоль стены, чтобы лишний раз не попадаться на глаза Адель.
Войдя в гараж с улицы, оглядываюсь по сторонам. Здесь темно и тихо работает двигатель “вольво”.
— Ты долго спишь, — раздаётся за моей спиной.
Обернувшись, вижу Федю, стоящего у стеллажа со всякими хозяйственными штуками. Прямо в полоске бьющего с улицы света.
На нём потрёпанная жизнью футболка с надписью “Рамштайн”, шорты и чёрно-белые кеды. Положив руки в карманы, прогуливается по моему телу глазами, цепляясь за полоску голой кожи между юбкой и топом.
— А ты что же, скучал? — спрашиваю, разворачиваясь на месте.
Вместо ответа Федя идёт ко мне, поглядывая исподлобья.
Кажется, по-другому он вообще на мир смотреть не умеет. Только так: тяжело, пристально и молчаливо.
Вздыхаю.
Ну что за тип?
Неторопливо идёт прямо на меня, не вынимая из карманов рук и пнув кедом мелкий камешек по дороге.
Отступаю, демонстративно роняя на пол сумку и упираясь спиной в холодную бетонную стену. Опершись о неё руками над моей головой, тихо говорит:
— Скучал.
Глядя мне в глаза, склоняет набок голову и выжидает, оставив между нашими губами жалкие миллиметры.
— И я… — сознаюсь тут же.
— Так и было задумано, — улыбается, издав тихий смешок.
— Что это ещё зна… — возмущаюсь, но его губы закрывают мне рот.
Они такие же, как вчера. Тёплые, мягкие и жадные.
Оторвав руки от стены, сгребает одной мою талию, а вторую запускает в мои волосы, наклоняя голову так, что наш поцелуй становится глубоким и похожим на секс! Только с участием губ и языков.
Чёрт возьми…
Чувствую, как напрягается его тело, а моё, наоборот, превращается в розовую вату. А когда выпускает меня из рук, я пошатываюсь, неосмысленно хлопая глазами ему вслед.
Подхватив с пола мою сумку, идёт к машине и открывает для меня дверь.
— Заедем в молл, — сообщает, мотнув головой на сиденье.
— В молл? — бормочу, садясь в машину. — А куда мы вообще?
Если уж начистоту, мне плевать.
Положив мне на колени сумку, осторожно захлопывает дверь, бросив:
— Куда-нибудь.
Хм-м-м… Куда-нибудь...
Сбросив шлёпки, кладу ноги на панель и надеваю солнечные очки. Посмотрев на мои ноги, Федя надевает собственные очки и выруливает из гаража, по-мужски развалившись в водительском кресле.
— Что хочешь послушать? — Переключаю радиостанции, опуская сумку на коврик.
— Твою болтовню. — Откидывает он солнцезащитный козырек.
— Лосось пошёл тебе на пользу, — фыркаю я.
Улыбается, глядя на дорогу.
— Ну что ж… — начинаю чинно, открывая окно и высовывая наружу руку. — Я рассказывала, что у меня есть собака?
— Расскажи сейчас, — расслабленно поощряет Федя.
— Это печальная история…
— В бардачке есть платки.
Собираю ладонью встречный ветер, рассматривая Средиземное море.
— Ей пятнадцать лет, и у неё выпали почти все зубы, — кладу подбородок на локоть, чувствуя тоску в душе.
— Что за собака?
— Джек-рассел, — вздыхаю я. — Её зовут Матрица. Мне её отец подарил.
— У меня тоже есть собака, — после короткой паузы говорит Федя.
— Какой
