При моём диагнозе выписка не означает выздоровление, впереди ждёт множество запретов, ограничений и усилий, чтобы болезнь отступила и ушла бесследно. Строю планы на ближайшее будущее. И все они непременно связаны с возвращением домой.
Когда двигаемся по дорожке к воротам больницы, сталкиваемся с Инной – девушкой, которая лежала со мной в одной палате.
- Таня, мы торопимся, – мама нервничает, не давая мне перекинуться парой фраз. – В другой раз поговорите.
И всё-таки, с ней определённо что-то не так… Не хочу спорить, но прекратить разговор на полуслове и сразу попрощаться с девушкой не получается.
- Таня, заканчивай скорее, мы опоздаем на электричку! – шипит с раздражением.
Увлечена попытками вежливо свернуть беседу, чтобы девушка не обиделась, а потому не сразу реагирую. Попрощавшись, семеню за мамой, на ходу задавая вопросы.
- Какую ещё электричку? Что ты придумала?
- Ничего не придумала. Мы теперь живём за городом, – говорит вроде бы спокойно, но глаза бегают, что мне совсем не нравится.
Готова поспорить, что это – не моя мама, а какой-то очень неудачный её двойник. Но не мог же человек так измениться за какие-то два месяца!
- Тебе нужен чистый воздух и здоровая деревенская пища. Что тебе делать в городе? – вроде бы правильные вещи говорит, но интонации виноватые, как будто она что-то натворила, но не решается признаться.
И это пугает меня всё больше и больше. Не люблю спешку, терпеть не могу, когда ставят перед фактом, не спросив моего мнения. А тем более в таком принципиальном вопросе, как место жительства.
- Прежде чем ехать за город, мне нужно из дома взять кое-какие вещи. Давай завтра поедем, я хочу немного побыть в тишине, а потом собраться.
- Не надо тебе ничего! – выкрикивает неожиданно громко.
- Мама, я хотя бы телефон заберу наконец-то и конспекты захвачу, чтобы готовиться к экзаменам. Надеюсь, ты помнишь, что мне на конец августа перенесли сессию?
- Не надо ничего брать! – заладила как попугай. – Поехали скорее, а то у меня будут неприятности.
- Неприятности? – останавливаюсь. – Мама, объясни мне, пожалуйста, что происходит. Что за неприятности? Куда ты торопишься, и почему я не могу сегодня вернуться домой? Я не хочу никуда ехать, я устала. А врач сказала, что перегружаться нельзя, нужно побольше отдыхать.
- Вот потому мы и едем за город, – с непривычным раздражением громко выговаривает мама.
Прохожие на неё оборачиваются. Кровь приливает к лицу – стыдно, что мы устроили спектакль у всех на глазах.
- Хорошо, – делаю вид, что соглашаюсь. – За городом где мы будем жить? На какие деньги? – чувствую подвох, но не могу его нащупать.
- Там бесплатно. Всё оплачивает община.
Община? Не помню, чтобы мама увлекалась какими-то сборищами. Во что она влезла, пока я была в больнице?
- Ладно, но поедем туда завтра, – не собираюсь отступать.
Если это то, что я думаю, то надо маму немедленно вытягивать оттуда. Ненавижу сектантов. Они мягко стелют, а потом проблем не оберёшься.
- А сегодня я хочу поваляться в своей кровати, принять душ с солью, которую купила незадолго до больницы, рассортировать конспекты, – говорю безапелляционно.
- Нет больше у тебя своей кровати! – мама повышает голос ещё сильнее. – Всё теперь общее!
Страшная догадка осеняет меня.
- Стоп! Мама, что с нашей квартирой?
Она отвечает не сразу. Сперва мямлит что-то, крутит головой по сторонам в надежде переключить моё внимание на что-то другое. Но потом всё-таки говорит:
- Я её продала.
Почти ожидаемо, но всё равно как гром среди ясного неба.
- Как? Кому? Разве можно было это сделать без моего присутствия и моей подписи?
- Ты уже совершеннолетняя, так что всё можно.
В этом я сомневаюсь, но чёрные нотариусы и не такие финты выделывают.
- И где деньги?
- Какие деньги?
- За квартиру. Ты сказала, что продала её. Значит, у тебя должны быть деньги.
- Так твоё лечение знаешь, как дорого обошлось? – начинает совсем нехарактерно для неё истерить.
Ненавижу ложь! Меня передёргивает.
- Кому оно дорого обошлось? Кому, мама? Хочешь сказать, что ты платила за лекарства?
- А кто же?
- Екатерина Дмитриевна всё купила! Не ты! Где деньги, мама?
Но она не отвечает и начинает на меня нападать в ответ.
- Ты неблагодарная! Я еле вытянула тебя с того света!
- Мама, зачем ты врёшь? – чем больше она распаляется, тем спокойнее с виду я становлюсь.
- Знаешь что? Всё тебе не подходит! Не хочешь со мной в общину? Вот и оставайся одна. И иди куда хочешь! А я спешу на электричку.
Она поворачивается и собирается уходить.
- Что за община, мама?
- Божья община. Для тех, кто по-настоящему верует и любит Бога. Кто жаждет исцеления и просвещения.
О таких сектах я слышала не раз. Они дурят головы людям, обещают им чуть ли не рай земной и потихоньку вынуждают отдавать всё ценное имущество, особенно недвижимость. Как могла моя разумная мама стать жертвой этих мошенников?
Пока раздумываю, её уже и след простыл. Она бросила меня на полном серьёзе, променяв на секту? Стою в растерянности, не знаю, что делать. Голова кружится. Опускаюсь на лавочку и пытаюсь найти какое-то решение. Но в голову, как назло, ничего не лезет. Стараюсь отогнать от себя панику, но она подкрадывается сзади и липкими щупальцами обездвиживает. Слёзы непрерывным потоком катятся по лицу.
- Ты – Таня Казакова? – слышу откуда-то сбоку женский голос и поднимаю глаза.
Дама кажется мне смутно знакомой, но кто она такая, удаётся вспомнить не сразу.
Некоторое время смотрю на женщину с недоумением и надеждой. Мне очень нужна помощь, но разве совершенно посторонний человек согласится помочь, если даже родная мать меня бросила?
Киваю. Кто она? Я точно её видела, но в голове сейчас такой калейдоскоп, что выудить из неё полезную информацию проблематично.
- Ты не узнаёшь меня?
Не знаю, что ответить. И да, и нет…
- Не очень. Но лицо знакомое.
- Меня зовут Людмила Макаровна Шевчук, я – твоя бабушка, – она будто запинается. – По крайней мере, формально и биологически. Мы виделись когда-то в торговом центре, не знаю, правда, сказала ли тебе мама, кто я.
Конечно! Я помню эту женщину! Она ещё нам деньги дала, а я возмущалась, зачем
