нянька, что ли? — возмущается, надувшись.
Пацаны одеваются и прутся за мной в коридор. Я прошу их подождать, возвращаюсь на балкон, и кое-что оттуда забираю.
— Илюх, так я не понял, что делать надо? — обуваясь, уточняет Димон.
— Все как обычно. Поднимешь меня кое-куда на своей вышке, — ржу, не попадая в ботинок с первого раза. Размотало чет.
— Ладно, — соглашается он. — Это ненадолго? А то вдруг меня мужики вызовут.
— Ненадолго. На дворе глубокая ночь, пробок нет, домчим до пункта назначения быстро.
Собственно так и получается. Дороги практически свободны, поэтому к нужному дому подъезжаем уже через полчаса.
— Не пояснишь затею? — озадаченно спрашивает Кир, выбираясь из машины на морозный воздух.
Осматриваюсь по сторонам. Улицы пусты, почти во всех окнах свет не горит.
— Илюха…
— Не нуди, Дымыч, — просчитываю траекторию. Объясняю Динамиту, куда надо встать, и куда меня отправить.
— Спятил ты, что ли? — вздыхает Дымницкий.
— Ловите меня внизу, если че, — смеюсь, хлопая его по плечу. — Димон, ну я полез?
— Че за херню он творит? — слышу голос Калашникова за спиной.
— Да кто б понимал, — отзывается Кирилл, и меня еще больше распирает на ржач.
— Ты только это, держись, Илюх, когда поднимать буду, — советует водила.
— Ща… — залезаю по ступенькам на узкую площадку подъемника и ору, что готов.
Калаш вскидывает руку вверх, подавая команду Динамиту. Мол пора.
— Мать твою, — аж приседаю от неожиданности, когда вся эта херь приходит в движение.
— Держись, придурь! — напоминает Дымницкий.
— Какой-то пиздец, — содержательно комментирует происходящее Стас.
Качнувшись, сжимаю пальцами края обледенелых поручней и, нервно хохотнув, наблюдаю за тем, как в прямом смысле слова земля уходит из- под ног…
Саша
Будильник давно сработал, но мне так не хочется открывать глаза и подниматься с постели… Забурившись с головой под одеяло, досыпаю драгоценные минуты. Тело и мозг снова медленно погружаются в состояние релакса, и вот я почти отключаюсь, но…
— Санечка, золотко! Подъем, моя милая курочка! — воодушевленный голос матери безжалостно врывается в мой дзен. — Сааашкааа!
Она сдергивает покрывало одним резким движением.
— Ты изверг, — хныкаю, отползая к стене.
— Давай, Рыжик, мы уже опаздываем. А у кого-то, между прочим, первым уроком контрольная по физике!
— Из-за этой гребаной физики я и не спала полночи! Будь она неладна!
— Ну-ка не выражайся! Вставай. Жду тебя на кухне через десять минут.
— Не жди, кашу я есть не буду, — морщусь, опуская ступни на пол. Холодно.
— Сегодня у нас творожная запеканка! — радует она, ускользая за дверь.
— О, отлично.
Через силу заставляю себя нырнуть в тапочки, покинуть маняще мягкую постельку и добраться до ванной комнаты. Чищу зубы, умываюсь, протираю лицо тоником и расчесываю волосы, решив, что сегодня обойдусь совсем без макияжа. Во-первых, вообще лень заморачиваться, а во-вторых, времени итак уже ни на что не осталось.
Облачившись в школьную форму, выхожу к родителям на кухню. Отец по традиции читает газету, все еще отдавая предпочтение бумажной версии новостей. Мама, одетая в новый малиновый брючный костюм, суетится у плиты. Как всегда, ради нас, а не ради себя самой.
— Доброе утро, пап, — целую гладко выбритую щеку и сажусь напротив.
— Проснулась, соня?
— Кофе, чай, Саш? Хотя нет, стоп. Кофе тебе нельзя.
— Зачем тогда предлагать! — недовольно поджимаю губы. — Мозги совсем не варят, кофе пришлось бы очень кстати!
— Хочешь, какао организую? — хулиганским жестом взъерошивает мои волосы.
Рррр! Только блин причесала свое гнездо!
Вооружаюсь вилкой и молча жую запеканку. Пару минут спустя передо мной появляется кружка с дымящимся какао.
— Паш, оторвись уже от своего чтива. Все остыло.
— Подожди, Жень.
Мама закатывает глаза, направляется к кофемашине и делает себе эспрессо.
— Я оплатила бронь на майские. Вылетаем тридцатого апреля из Шереметьево, — сообщает, встав у окна.
— Сиднюкова снимают с поста, хм… — сам с собой разговаривает папа.
Кто о чем.
— Ого. Вы это видели? — удивленно произносит мама, отодвигая в сторону занавеску. — Сашка, иди-ка глянь.
— Ма, дай прожевать, — листаю ленту в телефоне.
Бондаренко выложил новые фотки с Купцовой. Гуляли на ВДНХ. Целовались. Только мне отчего-то совсем фиолетово. Не екает внутри совершенно. Спокойно отписавшись от аккаунта своей детской мечты, продолжаю завтракать.
— Обалдеть!
— Ну что там еще? — бормочет отец, нехотя откладывая газету.
— Надо же, давно такого не видела. Как романтииично, — хихикает мама.
Папа поднимается с диванчика, поправляет домашние штаны на округлившемся животе и подходит к ней.
— Вот уроды! Да за такое в обезьянник сажать надо! — заводится он не на шутку.
— Перестань.
— Запись с камер поднять, найти этого недоразвитого и такой штраф впаять, чтоб мало не показалось!
— Паш, не будь таким ворчуном.
Переместившись к столу, по привычке начинают спорить, а я в свою очередь решаю посмотреть, что так взбесило моего батю. Встаю со стула, иду к окну и намереваюсь сделать глоток чудно пахнущего напитка. Да только тут же давлюсь, закашлявшись. Захожусь самым настоящим приступом. До асфиксии и слез. Еще и любимую кружку роняю на плитку, отчего та с громким «дзинь» разбивается на несколько частей.
— Санечка, ты чего, зай! — мама спешит ко мне на помощь. Пока я кашляю, гладит меня по плечу и с беспокойством заглядывает в лицо.
— Обожглась, — поясняю произошедшее.
— Вот к чему приводит ваша спешка! — причитает отец.
— Я сейчас уберу все, — приседаю на пол и трясущимися пальцами собираю кусочки кружки с изображением планет.
Перед глазами все еще ЭТО. Огромная, графичная ярко-рыжая надпись, красующаяся на боковой стене дома, стоящего перпендикулярно по отношению к нашему.
ЗАМУТИМ, БЕСSТЫЖАЯ?:)
Причем вторая «с» в слове бесстыжая изображена тонкой английской змейкой «S», втиснутой между соседними буквами. Она изящна и смотрится оригинально, однако у меня все равно складывается впечатление, будто про нее сперва забыли.
Придурок, ну какой придурок!
Мама заметает оставшиеся части кружки на совок, а я, выпрямившись во весь рост, еще разок бросаю взгляд на соседнюю многоэтажку.
Ну когда он успел? А главное, как? Вообще не представляю. Это ведь очень-очень высоко!
— Саш…
— М? — растерянно оборачиваюсь.
— Время, — подгоняет она, взглянув мельком на часы. — Паш, мы поехали. До вечера! Форма висит в гостиной.
— Брюки нормально погладила? Или как в прошлый понедельник.
— Костюм привезли из химчистки, так что заканчивай с возмущениями.
«Замутим, бесстыжая?» — эхом колотится в мозгу, пока я натягиваю сапоги в прихожей.
Нет, я бы точно никогда и ни за что не подумала, что послание на стене адресовано именно мне, но «бесстыжей» Паровозов называл меня уже не раз. Нарочно напоминая о том, что именно я была инициатором совместно проведенной ночи.
Козел! Никогда не забуду, как он
