Сервис в ожоговом центре, безусловно, на высоте, но я все равно хочу домой.
Под крышкой обнаруживаются яйца и бекон. Шахов помогает удобнее устроиться в постели и кормит с вилки, словно я маленькая и беспомощная девочка. Хотя в это мгновение именно так себя и ощущаю. Но вместе с тем испытываю внутренний подъем. Потому что небезразлична Григорию. Ничего подобного он бы не делал, будь это не так.
– Дело ведь не только в чувстве вины? И не в отметинах на руке, правда?
– Шрамов я пока не видел, – на полном серьезе отвечает он. – Когда повязки снимут, сравним. Если окажется, что не идентичны моим, придется с тобой расстаться.
Я улыбаюсь. Впервые с того момента, как сюда попала. Пусть в жизни сейчас полная неразбериха и неудачи сыплются, как из рога изобилия, но в эту самую минуту я счастлива. И на душе тепло от взгляда, которым смотрит на меня Шахов.
– Спасибо, – тихо благодарю Григория.
Он подцепляет вилкой кусочек омлета с беконом и подносит к моему рту.
– За что, Агния?
– За все.
Шахов прицокивает языком:
– Вот так просто решила словами отделаться? Не получится. Как отсюда выйдешь, расплатишься натурой, – насмешливо произносит он.
Сердце против воли начинает колотиться чаще.
Между нами и впрямь происходит что-то, чему я не могу сопротивляться. И вероятно, не только я.
Несколько дней проходят в режиме бесчувственного сна. То ли организм хочет избавить меня от ненужных эмоций, то ли это распоряжение Шахова, чтобы я была на успокоительных и отдыхала, но это действительно помогает. Особенно когда на пятый день мне снимают повязку с лица. Я с огромным трудом дохожу до ванной, которая находится в палате, и смотрю на свое отражение в зеркале. Ничего ужасного не вижу. Впрочем, как и хорошего. На подбородке и правой щеке красные пятна. Они ноют, чешутся. С кистями рук – то же самое, только значительно хуже. Я вчера проснулась от неприятных ощущений, когда мне снимали повязки, и увидела свои подзажившие ожоги. Хоть и обещала себе не плакать, но в тот момент не смогла сдержать слез.
Не знаю, кто был заказчиком, Григорий мне не говорит. Но от того, что Шахов за меня заступился и отомстил, на душе чуточку легче. Однако мысль, что меня наказали таким вот ужасным образом за мою связь с этим человеком, не отпускает ни на минуту и заставляет испытывать противоречивые чувства.
– Вы опять ничего не ели, – замечает Александра, когда я возвращаюсь из ванной.
У меня жуткая слабость. Несколько дней, что я здесь нахожусь, перевернули все с ног на голову в моей жизни.
Киваю на капельницу.
– Уверена, там есть все необходимое, чтобы я не умерла от голода.
– Может, хотите что-нибудь особенное? – настаивает моя сиделка.
– Хочу. Выйти из больницы и оказаться дома.
Но пока не представляю, как делать что-то без рук. Я даже телефон в них взять не могу. Врач заверил, что это не навсегда. Чувствительность вернется, а над эстетическим видом поработают пластические хирурги. Поскорее бы! Еще бы с душевными изъянами провели работу, скальпелем вырезали все ненужное и отправили в мусорное ведро.
– Хотите, почитаю? Включу аудиокнигу?
– Нет, спасибо.
Но вот с Дашей я бы пообщалась. Впервые за долгое время захотелось откровенно поговорить с подругой. В принципе, можно включить громкую связь и попросить Александру выйти. Что я и делаю, пока меня опять не начало клонить в сон.
Даша рассказывает о своей жизни в Греции, а я с тоской думаю о том, что тоже хочу сейчас оказаться в теплой стране, у моря. Подальше от пережитого кошмара.
– Ты планируешь возвращаться? – интересуюсь у нее.
– Планирую, конечно. Только не знаю когда. Рожать буду в Москве. У своего врача.
– Может, увидимся, когда приедешь?
– С удовольствием. Я часто о тебе думала, Ась, – признается Даша. – И даже обижалась, не без этого. У нас много хорошего было, нельзя взять и перечеркнуть годы дружбы, как это сделала ты.
Да, я поступила эгоистично. Но таким образом давала себе время. Каждый ведь по-своему справляется с болью.
– Когда я с Егором развелась, то, напротив, очень хотела с кем-то разговаривать и рядом находиться. Но ты другая. Чуть что – замыкаешься в себе. Я не стала тебя трогать. Знала, что все равно потом захочешь мне позвонить.
Мне трудно справиться с возникшей ситуацией. А Григорию боюсь сказать, как мне плохо.
– Вообще это мучительно, Ась, когда у близкого человека проблемы и горе, а он от тебя закрывается и обрывает связь. По мне это равносильно еще одной потере…
Все Даша правильно говорит. Но иногда в жизни наступают моменты, когда хочется побыть с собой наедине.
– Я буду ждать встречи… – тихо говорю я, чувствуя, что еще чуть-чуть и заплачу.
– Не пропадай, – прощается Даша.
После нашего разговора я испытываю странные чувства. Хочется смеяться и плакать одновременно. Не покидает ощущение, что у самой Даши не все хорошо, но она вряд ли мне в этом признается. А может, все у нее замечательно, но мне теперь везде мерещится драма, потому что сама ее переживаю в своей жизни.
Александра возвращается в палату и читает мне книгу. Вопреки ожиданиям, что я быстро засну, этого не происходит.
– Организм идет на поправку и восстанавливается, – говорит она, отвлекаясь на свой телефон. – Григорий Игоревич сейчас заедет. Уточнял, отдыхаете вы или нет.
Замечательно! Эти минуты и часы я особенно жду. Хотя и не хочу себе в этом признаваться.
Шахов появляется в палате с пакетом в руках спустя полчаса. Проходит через всю комнату и, поставив пакет на тумбочку, сосредоточивает на мне внимательный взгляд.
– Ну как ты тут, боец?
Вопреки радости от того, что Григорий снова ко мне приехал, я набираю в легкие воздуха и произношу:
– Может, моя просьба покажется тебе странной, но я хочу, чтобы ты реже здесь появлялся.
Шахов начинает хмуриться.
– Почему?
– Я к тебе привыкаю и постоянно о тебе думаю. Это начинает походить на эмоциональную зависимость. А мне сейчас и так непросто.
– Думаешь, будет проще, если я начну приезжать раз в неделю? Или вообще перестану это делать?
– Вряд ли…
– Тогда давай без этого, Агния. Ты сейчас не в лучшей своей форме, не имеет смысла это отрицать. После любого стресса наступает откат, приходит апатия и ты не знаешь, как дальше жить, становишься уязвимее. Отнесись к этому проще. Максимально проще, – достает из пакета контейнеры с логотипом ресторана, который я очень люблю.
Иногда все, что нужно сделать, чтобы успокоить кого-то, это напомнить ему, что вы рядом. Вот Григорий это и делает. Как умеет.
– Бабушка сказала про мой любимый ресторан?
– Подруга твоя, которая сейчас находится в Греции.
– Вы общались с Дашей? – искренне удивляюсь.
– Это случайно получилось. Ты спала, когда она позвонила. Мы немного поболтали.
И это еще одна причина моего растущего негодования.
– Ты можешь все узнать обо мне у бабушки, обратиться к своим источникам за помощью, да даже у моих подруг что-то выведать, а я о тебе ничего толком не знаю. Кроме того, что ты бизнесмен и что за нашу связь я могу получить вот это, – показываю ему свои руки. – Может, за тебя вообще вина говорит, поэтому ты ко мне приходишь…
Григорий смотрит на меня с доброй усмешкой, отчего я тут же понимаю, что сморозила глупость. Шахов не из тех людей, кто будет с другим человеком из-за чувства жалости. Эта мысль так цепляет, что на глаза наворачиваются слезы. Дни в больнице сделали меня слишком сентиментальной.
– Что ты хочешь обо мне узнать? – В его голосе слышится мягкость.
– Какой цвет ты любишь? Где тебе нравится отдыхать? Нравится ли тебе больше море или горы?
Хотя это совершенно не то. Вот вообще. Я о другом хотела спросить, но язык не поворачивается затронуть личные темы. Не покидает ощущение, что есть что-то такое из биографии Шахова, что может меня потрясти. Возможно, даже оттолкнуть, а Григорий специально утаивает эти факты.
– Мне жить нравится, Агния. Все остальное второстепенно. Ну и что значит, не знаешь? С моими способами расслабления ты очень даже хорошо знакома.
Я закатываю глаза. Что за привычка все сводить к сексу? Но хорошая новость заключается в том, что даже в стенах больницы Шахов думает об интиме со мной, а значит, Григория все так же влечет ко мне. Независимо от шрамов на руках.
– Чего загрузилась?
Подцепляет вилкой кусочек рыбы и подносит к моему рту. Смотрит в глаза. А я вспоминаю о наших ночах и как Григорий вот так же не сводил с меня глаз, но только в момент нашей близости.
– Когда меня выпишут?
Может, правда попробовать принять ситуацию, раз повлиять я на нее не могу?
– А что?
– Домой хочу.
– И кто там будет за тобой ухаживать? Старая бабушка?
– У меня
